Франсуа Ларош обнаружил Брунгильду Шнапс в компании Змея Горыныча.
Frau Leutnant и древний дракон занимались довольно странным делом — рассматривали альбом с марками.
— Где вы это нашли? — удивился Франсуа.
— Вы, конечно, знаете, мсье, — ответила Брунгильда, — что на свете существует множество марок, посвященных знаменитым летчикам?
— Конечно, знаю, — пожал плечами Ларош, — но никогда конкретно этой темой не интересовался.
Брунгильда открыла новую страницу и ткнула пальцем:
— А вот и вот — знаменитые французские летчики Мермоз и Бастье, — указала она. — Их имена вам ничего не говорят?
— Говорят, конечно, — Франсуа вскинул голову, — поскольку я француз, но, с другой стороны…
— «С другой стороны»! — передразнил Горыныч. — Не слушай его, Шнапс, ничего ему эти имена не говорят. Этот летун только и знает, что летать. Нет чтоб книжку почитать.
— Послушайте! — вспыхнул Франсуа. — Хоть вы и древний, и уважаемый Zmei, но надо все-таки иметь хоть какое-то подобие совести. Да, я летун, в том смысле, что я создан летать. Не вижу в этом ничего зазорного.
— Лично у меня на все хватает время, — прогудел Горыныч. — И на полеты, и на сражения, и на самообразование. Вон послушай лучше, как Шнапс рассказывает. Бастье была женщиной-летчицей, одной из самых знаменитых, а у Шнапс, как известно, это «пунктик» — великие летчицы былых времен.
— Ну так а что, — заметила Брунгильда. — Чем больше мы знаем, тем мы сильнее. Что до крылатых женщин — то они были и остаются для нас примером для подражания.
Франсуа Ларош внимательнее всмотрелся в изображение на марке.
— Красивая, — признал он. — Даже когда в возрасте. Она долго прожила?
— Не очень, — вздохнула Брунгильда. — Пятьдесят четыре года.
— Умерла от болезни? — продолжал расспрашивать Франсуа.
— Вовсе нет — она разбилась на самолете… Летала до последнего своего часа. Это была знаменитая женщина, в ее честь названы улицы, учебные заведения…
— Марки выпущены, — вставил дракон.
— И это тоже, — кивнула Брунгильда. — А ведь, как говорится, ничто не предвещало: это была настоящая девчонка-сорвиголова, с очень плохим характером, которая рано осталась сиротой и с одиннадцати лет работала на обувной фабрике, в кожевенном производстве.
— Оно, кажется, вредное, — вставил Ларош. — Понимаю.
— Ее звали Мария-Луиза Бомбек, — продолжала фройляйн Шнапс, — и родилась она в Лиможе в 1898 году. Как уже говорилось, детство у нее было безрадостным, и она постаралась вырваться из семьи как можно раньше, для чего прибегла к испытанному средству — вышла замуж.
— Успешно? — сочувственным тоном осведомился Ларош.
— Естественно, нет, — покачала головой Брунгильда. — Мы даже не знаем имя ее первого мужа. Существует одна или две толстых книги, подробно описывающих жизнь Маризы Бастье, в том числе и та, которую она написала сама в тридцать седьмом, но я до них пока не добралась: они выходили давно и на французском языке. Словом, замужество было неудачным, а единственный ребенок от этого брака, мальчик, рано умер от брюшного тифа. Мария-Луиза — Мариз, или Мариза, — развелась и скоро без памяти влюбилась снова.
— Насчет того, что такова «женская доля», я скромно промолчу, — дракон кашлянул в сторону.
— Поскольку вы древний змей, вам эта шуточка с лап сойдет, — вздохнула Брунгильда и метнула в Лароша грозный взгляд. — В двадцать пятом году в аэроклубе на аэродроме Бордо-Мериньяк появился молодой красивый инструктор, летчик, вернувшийся с Великой войны, лейтенант Луи Бастье. Мариза увлеклась авиацией, и в конце года получила патент. Отметить это великое событие она решила по-чкаловски: пролетела под мостом Бордо.
— Наш человек, наш, — прогудел дракон одобрительно.
— Мда, — вздохнула Брунгильда. — А почти через год, 15 октября 1926 года, Луи Бастье погиб в авиакатастрофе… Вот такие дела. Мариза Бастье, однако, не оставила авиацию. Она решила продолжить летать за двоих. В Париже она показывает воздушные трюки, работает на рекламу. И в конце концов спонсоры помогают ей купить собственный самолет.
— Интересно, — Франсуа насторожился, — и что это был за самолет?
— Довольно распространенный во Франции для подобных целей в те времена самолетик — «Кодрон» C.109 «Симун» с двигателем в сорок лошадиных сил, — ответила Брунгильда. — На подобном, кстати, летал и Сент-Экзюпери в свое время. Точнее, примерно в то же время. И еще один знаменитый французский летчик…
— И марка, — прибавил Горыныч, кивая на альбом. — Марка в его честь тоже имеется.
— Вы имеете в виду Жана Мермоза? — спросил Франсуа Ларош.
— А, его вы знаете! — обрадовалась Брунгильда. — Так вот, «Симун» был легким многоцелевым самолетом — однако никак не военным. Он появился в двадцать пятом году, когда война была, скажем так, неактуальна. Франция в те годы выглядела возмутительно благополучной.
— Не понимаю, как благополучие может возмущать, — вставил Ларош.
— Да так и может, что рядом находилась Германия, которая была после Великой войны возмутительно неблагополучной, — отрезала фройляйн Шнапс. — Однако не будем отвлекаться на политику. Вернемся к «Симуну». Самолетик этот мог использоваться с равным успехом и для спортивных рекордов, и для обучения в аэроклубах.
— То есть он был двухместным, — заключил французский летчик.
— Именно, — кивнула Брунгильда.
— Я помню эту несерьезную бабочку, — хмыкнул Горыныч. — Верхнее крыло «парасоль», двигатель «Сальмсон» в сорок «лошадей»… В мае двадцать пятого полетел прототип, и самолет имел успех. Знаменитости тех времен, летчики Торе и Дельмот, выбрали именно «Симун» в качестве своего самолета для совершения рекордных перелетов.
— А чем же он был так хорош? — осведомился Ларош.
— Надежность, — ответила Брунгильда Шнапс. — Ну и летные характеристики по тем временам весьма неплохие. Поэтому было изготовлено достаточно много самолетов серийно — аж двадцать четыре штуки. Шесть из них удостоились чести быть закупленными ВВС Франции в качестве связных.
— А до наших дней сохранился хоть один «Симун»? — спросил Франсуа.
— Известно, что в пятидесятом году имелся единственный уцелевший из всех, — ответил Горыныч. — Его переделывали под новый мотор — тоже «Сальмсон», но мощностью в восемьдесят пять лошадиных сил.
— Ничего себе, «новый»! — хмыкнула Брунгильда.
— Для старичка — вполне себе новый, — отозвался Горыныч. — Но не будем отвлекаться. Наша красавица Мариза раздобыла «Симун» и устремилась на нем к рекордам.
— Да, — спохватилась Брунгильда. — В тридцатом году она побила рекорд по продолжительности полета для женщин — продержалась в воздухе почти тридцать восемь часов. В тридцать первом ей покорился рекорд расстояния — почти три тысячи километров. И наконец она одолела Атлантический океан за двенадцать часов пять минут. Причем летела в одиночку.
— Расскажи про то, как она прилетала в Советский Союз, — попросил дракон. — Я нахожу эти истории приятными для слуха.
— Это произошло, когда она ставила свой рекорд длительности, — начала Брунгильда. — 28 июня тридцать первого года Мариза Бастье вылетела из Парижа на восток. 29 июня, преодолев за тридцать часов без посадки, как уже говорилось, почти три тысячи километров, — точнее, 2976 километров, — она приземлилась на поле под Нижним Новгородом.
— Городом Горьким, — поправил дракон.
— Нижним Новгородом, — повторила Брунгильда. — Горьким он стал называться только в следующем, тридцать втором году. Этот рекорд, кстати, продержался почти год… Приземление столь экзотической птицы на русских просторах не осталось незамеченным. Мариза Бастье была встречена советскими людьми весьма радушно. Четвертого июля она совершила посадку на Центральном аэродроме Москвы. К тридцать первому же году относится награждение ее орденом Красной Звезды. Советский орден присутствует в длинном списке ее наград, а в их числе не только французские, но и, скажем, чилийские.
— Чилийские? — удивился Ларош.
— Она много летала в Южной Америке, — объяснила Брунгильда. — Ее перелет через Южную Атлантику был своего рода подвигом. Она совершила его вскоре после гибели Жана Мермоза. Маризу не устрашила эта смерть, наоборот — летчица приняла ее как вызов. Она летела от Дакара до Натала — свыше трех тысяч километров, на одном только двигателе. Радиосвязи у нее не было. Тем не менее она преодолела этот путь за двенадцать часов…
— Мощно, — кивнул Ларош.
— Я бы, честно говоря, устал махать крыльями двенадцать часов, — признал Горыныч.
— Кстати, — продолжала Брунгильда, — Мариза Бастье еще раз навещала своих друзей в Советском Союзе в тридцать седьмом. На «Симуне» вдвоем с другой летчицей, Сюзанной Телье, Мариза предприняла скоростной дальний перелет с промежуточными посадками — Париж — Москва — Казань — Омск — Иркутск, всего почти двенадцать тысяч километров.
— А чем она занималась во время войны? — спросил Ларош. — Водила санитарные машины, как многие женщины-летчицы?
— Еще до войны, в тридцать пятом, Бастье открыла свою авиационную школу в аэропорту Орли, — сообщила Брунгильда. — Когда в мае сорокового года немцы начали наступление, она предоставила свои услуги Красному Кресту. Попутно собирала сведения о французских военнопленных. Тогда же она получила серьезную травму: немецкий часовой вышвырнул ее из поезда, куда ей зачем-то надо было попасть…
— Красный Крест славился своей разведывательной деятельностью, — вставил дракон.
— Во всяком случае, Мариза Бастье сломала локоть и не могла летать какое-то время, — продолжала фройляйн Шнапс. — Однако удержать эту крылатую женщину на земле надолго не удалось: после освобождения Парижа она поступила на службу в женские вспомогательные части ВВС и оставалась там в звании лейтенанта до демобилизации в сорок шестом. У нее есть награды за участие в Сопротивлении. Но вообще, любопытное дело, французы почему-то довольно невнятно и скомкано говорят о Сопротивлении. Раздобыть сведения бывает практически невозможно — чем конкретно человек занимался, в какие годы, в каких местах.
— Вы говорите, она погибла во время авиакатастрофы? — напомнил Франсуа Ларош.
— Да, шестого июля пятьдесят второго года, — кивнула фройляйн Шнапс. — Это было авиашоу в Лионе. Предстояло продемонстрировать широкой публике гражданские и военные самолеты, и в том числе новый двухмоторный транспортный самолет «Норатлас». На взлете, набрав высоту двести метров, самолет потерял управление и упал. Погибли семь человек, в том числе Мариза Бастье.
— Ничего себе! — воскликнул Франсуа. — Я не понял только, это она пилотировала самолет?
— Насколько я разобрала, нет, — покачала головой Брунгильда. — Пишут, что она была назначена «сопровождать» экипаж… В любом случае, Мариза нашла смерть в небе.
— Вася бы расстроился, — вздохнул Франсуа Ларош. — Ведь она, судя по всему, была другом Советского Союза.
— А еще она мечтала о единстве всех людей, — добавила Брунгильда Шнапс. — В те годы модным было увлечение эсперанто — искусственным языком. Мариза считала, что эсперанто необходим для пилотов: это поможет им находить общий язык при любых обстоятельствах.
— Найти общий язык в небе можно и без всякого эсперанто, — хмыкнул Горыныч. — Достаточно покачать крыльями, открыть огонь или совершить какой-нибудь маневр — и все станет понятно!
© А. Мартьянов. 11.01. 2014.