-
![LANG-CODE-KEY]()
LANG_NAME_KEY
-
Войти или создать аккаунт
Вахмистр Вольф отер лоб платком.
— Вроде, наладил. — Он кивнул на свой искалеченный Ил-2, который только что вернулся из боя.
Товарищ младший лейтенант Вася сидел в ангаре своего приятеля на перевернутом ящике и наблюдал за ходом ремонта.
— Почему ты сам ремонтируешь самолет? — спросил наконец Вася.
— А что такого? — Вольф повернулся к нему, начал опускать закатанные рукава. — Интересно же.
— Я думал, у нас один только штаб-сержант Хопкинс любит поковыряться в технике, — объяснил Вася.
— У тебя такой узкий кругозор, Вася, потому что ты истребитель, — отозвался Герман Вольф преспокойно. Краем глаза он наблюдал за реакцией собеседника.
Реакция оказалась предсказуемо бурной.
— Ты что имеешь в виду? — Вася подскочил на месте. — Что значит — «истребитель»? Я на любом типе самолетов летаю! Я универсал! Если помнишь, я вообще начинал как танкист, а потом освоил совершенно новую для себя специальность.
— И что ты кипятишься? — преспокойно осведомился вахмистр. — В душе ты все равно истребитель. Скажешь, не так?
— Ну, может быть, — сдался Вася. — Не бомбер я, это точно. В душе. И насчет «узкого кругозора» попрошу прояснить.
— А то обидишься? — Немецкий летчик рассмеялся. — Ладно, объясню… Чтение документальной литературы создает такое впечатление, что в подавляющем большинстве общество считало настоящими летчиками именно истребителей. Остальные — так, недолетчики. Непонятно что. Это, кстати, сказывалось и на награждениях, и на представлениях к званию Героя Советского Союза.
— Гм, — Вася откашлялся, но высказываться пока не стал.
— Истребитель считает, что он, такой прекрасный, вылетел на свободную охоту, сбил бедного «Дорнье» или еще кого, — и все, герой героем.
— Ты же знаешь, Герман, что это абсолютно не так! — не выдержал Вася.
Вахмистр Вольф расхохотался:
— Ну, не так… Однако мнение такое имеется.
— Не знаю, у кого, — буркнул Вася. — Сам ты узколобый, если так считаешь.
— Вот посмотри на мой прекрасный штурмовик, — продолжал Вольф.
— Смотрю, — сказал Вася. — Дыра на дыре.
— И все же не был сбит, — заключил Герман Вольф. — О чем это говорит? Самолет исключительно надежный. Я на нем сейчас летал над Адриатикой, там сложный рельеф, очень удобный, чтобы прятаться от истребителей. Для штурмовики он, правда, не очень подходит. Поэтому я пошел вдоль северной границы карты, низко над ущельем, и выбрался к вражеским позициям. А врага там не встретил.
— И чем занимался? Любовался пейзажами? — хмыкнул Вася.
— А пробоины откуда? — Немецкий летчик улыбнулся. — Нет, я делом занимался, можешь не сомневаться. Я начал атаку с южного направления и начал с зенитных установок. Если летаешь на штурмовике, Вася, то с зениток начинать — самое милое дело.
— Ну да, пока они не начали с тебя, — кивнул Вася.
— Уничтожил я первые три цели без особых затруднений, — рассказывал Вольф, мечтательно поглаживая крыло Ила-2. — Даже ракеты и бомбы не трогал. Топовые пушки вполне справлялись с задачей. Чтобы дать моим пушечкам время пострелять, я не только выпускал закрылки, но и тягу сбрасывал до минимума.
— И долго ты так развлекался? — прищурился Вася.
— Естественно, нет, — кивнул Вольф. — И в конце концов оказался я, друг мой, возле самого вражеского штаба. А там уже истребители, спешат ко мне, злые такие. Потратил я на штаб несколько залпов, отдал четыре ракеты из восьми, сбросил заодно три бомбы. Уничтожил штаб, чем очень доволен. Ну, и тут началось…
Вася вздохнул:
— Отчаянный ты, Вольф.
— Можно подумать, ты сражаешься иначе, — покачал головой вахмистр. — Словом, вот — набросился на меня вражеский штурмовик. Я его даже не заметил поначалу. Пришлось контратаковать в лоб. Разошлись мы курсами, поснимали взаимно по трети ХП. А пока я «здоровался» с чужим штурмовиком, насели на меня и истребители. Атаковали сверху, злыдни такие.
Вася покачал ногой:
— Ну так а что, все правильно. Так тебе и надо. Не будешь плохо об истребителях говорить.
Вахмистр пропустил эту стрелу мимо ушей:
— Я старался не уворачиваться в сторону, а закладывал вираж под трассы их орудий. Это заставляло их снижаться с каждым заходом. В конце концов мой бортстрелок сбил вражеский «Як-7». Остались против меня один «Спитфайр», еще один «Як» плюс их штурмовик. Пришлось опускаться еще ниже. Снизился буквально до девятнадцати метров. Дождался, пока «Спит» окажется прямо у меня за хвостом, и сбросил бомбу.
— Слушай, Герман, ну это же совсем «детский» трюк! — не выдержал Вася. — Будь я на том «Спитфайре», ты бы меня так легко не подловил.
— Так то был не ты, а какой-то камрад, который считал, что раз он истребитель на «Спитфайре», то он круче всех и уж точно круче бедолаги на тяжелом, неповоротливом, медлительном Ил-2, — Вольф едва сдерживал смех. — «Спитфайр» был уничтожен взрывной волной от моей бомбы. «Як» это видел и начал отходить подальше. Готовил себе пространство для долгой пологой атаки.
— А ты? — спросил Вася.
— Ну, пока он там маневрировал, я занялся штурмовиком. Выпустил по нему ракеты — и промазал. К сожалению.
— Значит, и Герман Вольф ошибается?
— Не надо язвить, товарищ младший лейтенант, — ответил немецкий вахмистр. — Конечно, я ошибаюсь. Все промахиваются. Боюсь, даже ты.
— Мы сейчас не обо мне говорим, — с достоинством ответил Вася. Он только что вылетал на «Яке-3» и был сбит «Мессершмиттом». Но распространяться на данную тему у него не было никакого настроения.
— В общем, добил я штурмовика, — подытожил Герман Вольф. — Пришлось за ним погоняться. Тем временем чужой «Як» наносил мне урон, причем весьма чувствительный, как видишь. — Он кивнул на самолет. — Бортстрелок мой не справлялся с задачей. Так что пришлось мне удирать, беспорядочно петляя между скалами. Продержался, пока не подошли дружественные истребители и не разделались с моим врагом.
— Таким образом, — с торжеством заключил Вася, — мы наблюдаем превосходство истребителей над штурмовиком в маневренном бою.
— А я этого и не отрицаю, — отозвался Герман Вольф. — Естественно, так и должно быть. «Ил-2» вообще по скорости от истребителя оторваться не может. Да он же для другого предназначен. И это еще хорошо, что есть борстрелок, а то ведь до октября сорок второго самолет существовал в одноместном варианте.
— Насколько я помню, Ильюшин начал проектировать свой «летающий танк» еще до войны, — сказал Вася. — Задачка была не из простых: сочетать вес самолета, броню, оружие и скорость. Понятно, что требовались компромиссы. Вопрос только, в чем и какие. Кстати, Ильюшин уже тогда считал, что штурмовик — самолет поля боя — должен быть двухместным.
— Самолет все равно получался слишком тяжелым, — подхватил Вольф. — Ильюшин считал, что необходимо проектировать машину, у которой все жизненные части — мотор, маслосистема, бензосистема, бомбы, ну и экипаж, конечно, — должны быть защищены, забронированы. «Летающий танк», короче. Естественно, не один Ильюшин был такой умный, до него и одновременно с ним разрабатывались другие проекты бронированных штурмовиков. Но все они были перетяжеленными.
— Стало быть, требовался принципиально другой подход к решению проблемы, — кивнул Вася. — Я до сих пор считаю, что решение Ильюшина было гениальным. То есть сейчас оно выглядит простым до примитивности, но додуматься же до этой простоты требовалось. В случае с тяжелой броней Ильюшин поступил очень просто: он сделал ее не мертвым грузом, как его предшественники, а компонентом конструкции самолета. Собственно, так родилась сама идея бронекорпуса. Все жизненно важные элементы самолета, о которых ты упоминал, были заключены в бронекорпусе. Причем броня варьировалась по толщине: на более уязвимых местах защита толще, на менее уязвимых — тоньше. И последнее: бронекорпусу была придана обтекаемая аэродинамическая форма. Всё.
— Какое же это, прости, «всё», — не выдержав, перебил Герман Вольф, — когда это только начало? Что обычно стоит на пути реализации гениальных идей?
— Косная материя, — вздохнул Вася. — Технологические возможности. Если идея гениальная, а производство «не дотягивает», — ее можно смело нести в музей и забыть. А в случае с воплощением ильюшинского штурмовика в металле это был как раз бронекорпус. Ильюшин предлагал его штамповать. А специалисты предупреждали: штамповать авиационную броню нельзя. Но материаловеды, заводские инженеры и простые рабочие поддержали Ильюшина, разработали производственный цикл и запустили производство. Ильюшин лично летал на предприятия и смотрел за производством.
— Это тогда он чуть не разбился? — припомнил вахмистр Вольф.
— Ага, двадцать первого апреля тридцать восьмого, — хмыкнул Вася. — Вылетел в Воронеж вместе с Иваном Васильевичем Жуковым, своим другом, конструктором. Торопился — случилась авария: самолет, созданный в его КБ, сел на дом. Понятно, что ЧП и надо срочно разбираться на месте. У всех жуткое настроение. Летит Ильюшин и видит: указатель скорости не работает. Скоро стемнеет. В общем, плоховато дело. А Жуков доверял Ильюшину как летчику и спокойно себе задремал. То есть самому разбиться — жуткое дело, а уж товарища угробить… Солнце уже садится. Видит наш гениальный авиаконструктор — рядом Задонский монастырь. Сделал левый вираж, заметил рядом аэродром. Ночь тем временем упала, а слева поползла огромная черная туча. Ильюшин сбросил записку с просьбой, чтобы на аэродроме ему выложили фонари… Волнительно?
— Да чего волноваться, мы же знаем, что Ильюшин жив остался, — пробормотал Герман Вольф.
— Нет, все равно волнительно! — решительно отрезал Вася. — За тридцать километров от аэродрома двигатель «захлопал», вот-вот остановится. Внизу — шоссе, а дальше — Дон. Проскочил Ильюшин шоссе и сел на поле. В Москву тем временем успели доложить, что конструктор Ильюшин только что разбился под Воронежем…
— А в чем причина-то была аварии? — спросил Вольф.
— Утечка масла, только и всего… И вот что я тебе замечу, товарищ вахмистр: самолет Ильюшина отличался поразительной живучестью. Может, какое-то влияние эта авария вообще оказала на то, какую машину он сделал. И он с самого начала, как я уже говорил, — Вася вернулся к прежней теме, — хотел делать самолет двухместным. В феврале сорокового года Ил-2, облетанный Владимиром Коккинаки, был готов к запуску в серию. Тут появились претензии к его скорости, высотности…
— Так ведь это штурмовик, самолет поля боя, — перебил вахмистр Вольф. — Зачем ему порхать, яко истребитель?
— Это ты хорошо ввернул старинное русское слово «яко», — захохотал Вася. — Учитывая, что «порхали» «Яки»…
— Ну тебя! — отмахнулся Герман Вольф. — Шутки у тебя какие-то… дубовые. Наверное, слишком много летаешь на «ЛаГГах»
— И у кого теперь дубовые шутки? — огрызнулся Вася. — Так или иначе, потребовали отказаться от стрелка. Мол, брони достаточно. И в декабре сорокового начали выпускать «Илы» в одноместном варианте. К началу войны их было около ста. Вообще говоря, считается, что они какую-то роль сыграли, громили скопления войск, вражескую технику… Но все же, создается впечатление, что все это были единичные случаи, имевшие, скорее, моральное значение. И то лишь для тех, кто был тому непосредственным свидетелем. К тому же выпуск штурмовиков замедлился, поскольку заводы, выпускавшие «Ил-2», были эвакуированы, когда фронт приблизился. Производство наладили только через два месяца после эвакуации. А штурмовики требовались фронту.
— Кстати, в связи с чем вернули стрелка на самолет? — поинтересовался Герман Вольф.
— Так называемая обратная связь, — кивнул Вася. — В начале сорок второго состоялась конференция фронтовых летчиков и техников штурмовых частей. Ильюшин тоже прибыл послушать, что говорят о его самолете. В основном отмечали живучесть «Илов». Меня на той конференции не было, но из воспоминаний летчиков, написанных уже после войны, можно вычленить еще такой нюанс: далеко не всегда штурмовики ходили с истребительным прикрытием. Вообще к истребителям у штурмовиков накопилось, скажем так, «много вопросов». Случалось, прикрытие бросало штурмовики. Совсем как у нас. Только для нас это не имеет таких фатальных последствий.
— А броня? — напомнил Вольф. И снова погладил свой самолет.
— Вот на броню и надеялись в подобных ситуациях, — продолжал Вася. — Между тем уйти от «Мессера» «Ильюшин» не может — скорость не та. Что остается? Не пускать его себе в хвост? А если уже пролез? Надеяться на броню? Задняя полусфера штурмовика оставалась не то чтобы совсем беззащитной, но…
— Уязвимой, — подсказал Вольф.
— Товарищ Сталин поступил, как обычно: вызвал к себе Ильюшина и сообщил, что во-первых, конвейер останавливать ни в коем случае нельзя — самолеты нужны фронту; во-вторых, требуется прямо сейчас из одноместного штурмовика сделать двухместный; в-третьих, заметил вскользь, что помнит о возражениях Ильюшина, когда было принято решение запустить в серию одноместный вариант самолета. Словом, признал, что Ильюшин был прав — и теперь Ильюшину же исправлять чужие ошибки. Разумеется, задание было выполнено, а как иначе? Решили не менять технологию и оснастку заводов («не останавливать конвейер»), штамповать кабину стрелка из той же брони.
— А как компенсировали увеличившийся вес? — спросил Вольф.
— Более мощный двигатель, все просто, — ответил Вася. — И в октябре сорок второго первые двухместные штурмовики уже прибыли на фронт. Скорость самолета у цели достигала четырехсот километров в час, летал он на восемьсот километров. Кстати, поставили «топовые», как мы бы выразились, пушки — более мощные, калибра двадцать три миллиметра. Так что штурмовик мог вести бой в воздухе с бомбардировщиками и даже с истребителями противника, особенно на малой высоте. Хотя, конечно, лучше всего было бы взаимодействовать с дружественными истребителями, «по классике».
— Я несколько раз читал в воспоминаниях трогательный эпизод — как подбитый, весь дырявый штурмовик возвращается на свой аэродром, боясь только одного: новой встречи с парой-тройкой «Мессеров». И вдруг видит «ястребка» из незнакомой эскадрильи. И этот «ястребок» провожает товарища до аэродрома, а потом, покачав ему крыльями, улетает…
— Я тоже такие эпизоды встречал, — кивнул Вася. — По-моему, это просто здорово.
— Но главная наша задача, я хочу сказать — задача штурмовиков, — это все-таки поддержка пехоты на поле боя и уничтожение наземных целей, — проговорил Герман Вольф. — В идеале — это танки. На Курской дуге появились «тигры» и «пантеры», а ответом им стали тридцатисемимиллиметровые пушки штурмовиков и противотанковые авиационные бомбы кумулятивного действия… Ильюшин собирал все донесения о действиях своего самолета в особый альбом. В июле сорок третьего там появились фотографии горящих «тигров».
— Лично мне больше всего нравится, что этот самолет был невероятно живучим, — сказал Вася. — Впрочем, толковый летчик-истребитель, хорошо владеющий своим «Яком» или «Мессером», может, думается мне, разобраться и с Ильюшинским монстром.
— Предлагаешь попробовать? — прищурился Герман Вольф.
— Почему бы и нет? — пожал плечами Вася. — Ты передохнул? Тогда — вперед!
© А. Мартьянов. 16.04. 2014.
