139. Хрупкий «японец»

Вася устало снял лётный шлем и вытер лоб.

Капитан Хирата и Брунгильда Шнапс с любопытством наблюдали за советским лётчиком.

Вася заметил их взгляды и насторожился:

— Что-то не так, друзья мои?

— Вовсе нет, господин младший лейтенант. — Капитан Хирата любезно поклонился.

Брунгильда весело улыбнулась:

— Больно уж вид у вас, товарищ Вася, недовольный. Обычно после завершения задания вы куда более жизнерадостны.

— Да умотался я с этим заданием! — буркнул Вася. — Это кошмар какой-то! Как настоящие японцы летали на настоящем А5М и ухитрялись не разбиваться в каждом бою?

— Насколько я имею возможность наблюдать, вы только что благополучно приземлились, — заметил Хирата.

— По-моему, задание по своей сложности граничит с бесчеловечностью, — отрезал младший лейтенант Вася. — Одержать пять побед, летая на маленьком «японце», хрупком, как… как скульптура из яичной скорлупы!

— Вы, Вася, стали поэтом, — вставила Брунгильда Шнапс.

— Станешь тут, когда такое происходит, — проворчал Вася. — И если бы мне нужно было просто сбить пять вражеских самолётов! Я бы отстрелялся за два-три боя!.. Но пять чистых побед… О, это был долгий путь.

— И сколько боёв вам пришлось выдержать? — поинтересовался Хирата.

— Сколько, сколько… — Вася потёр лоб. — Пятнадцать! Только Герману Вольфу не говорите, он смеяться будет…

Капитан Хирата пожал плечами:

— Всем было нелегко, но все справились. Важен результат, но важно и самопознание…

— И, кстати, о самопознании, — перебил Вася. Он так устал, что напрочь забыл о вежливости. — Вот что я познал: А5М — наверное, единственный лёгкий истребитель маленького уровня, на который имеет смысл ставить топовые пулемёты калибра тринадцать и две десятых миллиметра.

Он помолчал и добавил:

— И двигатель тоже лучше поставить второй по линии развития или топовый. Тогда несчастный самолётик даёт скорость до четырёхсот километров в час. Манёвренность у него приличная. Но прочность…

Он замолчал. Брунгильда спокойно произнесла:

— Ну что же вы? Продолжайте!

— А вы записываете в свой блокнотик?

— Запоминаю. Кроме того, я ведь тоже вылетала на А5М. Правда, задание так и не выполнила, — призналась германская лётчица.

— Прочность у А5М, товарищи, — это слезы, — произнёс Вася с пафосом. — Удара самолёт не держит абсолютно. Загорается как спичка. А от залпа даже самых маленьких авиапушечек теряет крылья, как… как сакура лепестки!

Хирата чуть приподнял бровь. Полетав на хрупком японском самолётике, товарищ младший лейтенант определённо проникся чисто японским представлением о печально-прекрасной непрочности всех вещей.

Выслушав эту теорию от японского капитана, товарищ Вася взорвался:

— Созерцая эту вашу икебану или там опадающую сакуру, можете сколько угодно медитировать на прекрасную хрупкость! Но какого черта было переносить этот принцип на самолёт? Вы мне объясните, господин Хирата, настоящие японские истребители тоже разваливались от каждого плевка?

— Полагаю, — медленно ответил капитан Хирата, — прочность никогда не была сильной стороной японских истребителей. В первую очередь ценилась манёвренность. Если помните, именно это обстоятельство стало своеобразным камнем преткновения при освоении А5М: в тридцать шестом, при испытании первого образца этой машины, лётчики, проводившие на ней первые учебные бои, сочли её недостаточно манёвренной и отдали предпочтение биплану «Накадзима» А4N1. Что было связано в первую очередь с тем, что основная тактика, применявшаяся истребителем в бою против истребителя, — ближний манёвренный бой на горизонталях, «догфайтинг».

— Об этом мы в свое время много говорили, — вставила Брунгильда.

Хирата коротко кивнул и завершил свою мысль:

— Лишь переход молодых пилотов к бою на вертикалях — кстати, вопреки официально утверждённым наставлениям — позволил выявить истинную ценность нового истребителя «Мицубиси».

— Давайте ещё раз вернёмся к названию этого самолёта, — попросил Вася. — «А» — это категория самолёта, «палубный истребитель». «М» — «Мицубиси». «5» — значит, пятая машина этого назначения, принятая на вооружение. Можно добавить цифру, показывающую модификацию, например А5М2. И иероглиф варианта: А5М2-Ко. Ещё один способ назвать этот самолёт — «морской палубный истребитель тип 96» — то есть, «образца 2096 года»; по европейскому исчислению — 1936 года. В общем, проще говорить «А5М», мне кажется.

— Вернулись к тому, с чего начали, — засмеялась Брунгильда. — Кстати, больше всего мне запомнился характерный силуэт с крылом «перевёрнутая чайка» — у меня в ангаре именно такая модель. Первая модель А5М.

— Почти сразу от этого крыла конструктор Дзиро Хорикоси, как мы знаем, отказался, — заметил капитан Хирата. — Несколько специалистов высказались в том смысле, что перегиб крыла создаёт завихрения потока, которые ухудшают устойчивость и управляемость машины. Хорикоси решил проверить — так ли это. На второй модели А5М центроплан лежал горизонтально, а консоли немного приподнимались к концам. При этом угол установки крыла сделали переменным по размаху — он постепенно уменьшался по мере удаления от оси самолёта. Представили себе, как это выглядит?

Он обвёл слушателей глазами.

— Давай дальше, командир, — махнул рукой Вася.

— Такие изменения привели к потере скорости в три километра в час, зато управляемость существенно улучшилась и уменьшилась скорость сваливания, — заключил Хирата. — А5М обрёл более привычные нам очертания.

— Кстати, а почему этот самолёт был исключительно палубным? — спросила Брунгильда. — Вроде, он достаточно хорош — по тем временам. А сухопутные войска почему-то им не заинтересовались.

— Ещё как заинтересовались, — возразил Хирата. — Все знают: армия и флот в Японии не просто соперничали, это были словно две различные державы. У них даже представления о главном враге различались: флот «нацеливался» на Америку, армия — на Советский Союз. Естественно, армия не могла пройти мимо того факта, что флот экспериментирует с каким-то новым истребителем, да ещё революционной конструкции. Каковой представлялся свободнонесущий низкоплан. Без расчалок. И не «парасоль». В общем, армейцы быстро заказали «Мицубиси» подобную же машину. Самолёт для армии был очень похож на флотский, разве что увеличилась площадь руля направления и были удлинены стойки шасси. С осени тридцать пятого майоры Акита и Мацумура испытывали новый самолёт в Аэротехническом исследовательском институте в Татикаве. Вели на нём учебные бои с бипланами. И, как и их морские собратья, армейцы сочли моноплан недостаточно манёвренным. Потребовали сделать другой самолёт. Попутно в конкурсе участвовали «Накадзима» и «Кавасаки». Армейцы в конце концов выбрали истребитель «Накадзимы» — Ки.27 — тоже цельнометаллический моноплан с неубирающимся шасси. А А5М стали выпускать исключительно для флота.

— Интриги, угрозы, опасности, — задумчиво произнесла Брунгильда. — Как в романе. Только ещё более захватывающе…

— Причём хочу обратить ваше внимание на то, что этот самолёт, при всей его хрупкости, весьма успешно противостоял в Китае советским И-16, — добавил капитан Хирата. — И именно на нём начинали свою карьеру известные японские асы, такие как Тецудзо Ивамото, например.

Брунгильда Шнапс оживилась:

— Мне попадалось это имя. Я искала сведения о японских авиатрисах, но таковых в природе не существует. Зато узнала немало любопытного о японских пилотах вообще…

— Ивамото — уроженец Хоккайдо, — Хирата чуть улыбнулся Брунгильде, показывая, что высоко ценит её интерес, — родился в шестнадцатом году, и родители хотели, чтобы он занялся сельским хозяйством. Отправили в Высшую сельскохозяйственную школу Масуда. Однако молодому Ивамото неинтересно было разводить рис, и он счёл военную карьеру перспективнее. В тридцать четвёртом поступил на службу в Императорский военно-морской флот, там увидел самолёты — и сделал всё, чтобы перейти в авиацию. Помимо всего прочего, следует учитывать, что лётчики получали хорошее жалованье и их всегда кормили лучше, чем, скажем, матросов. Сдав труднейшие экзамены, Ивамото ухитрился поступить в класс первоначальной лётной подготовки. В тридцать седьмом завершил обучение и освоил А5М. Кстати, был одним из лучших в своём выпуске.

— Уж конечно, — пробормотал Вася. — А как иначе?

Не обращая внимания на эту реплику, Хирата продолжал:

— После смерти Ивамото в пятьдесят пятом году был найден его дневник. Любопытный документ.

— Если только не литературная мистификация, — добавила Брунгильда.

Хирата пожал плечами:

— А почему обязательно мистификация? Кажется, в его подлинности никто всерьёз не сомневался, да и к чему? Так вот, Ивамото пишет, что десятого февраля тридцать восьмого прибыл к месту службы — тринадцатый кокутай, размещённый в Китае. На следующий день он совершил первый вылет, о котором отзывается как о «туристическом»: это был даже не разведывательный, а ознакомительный полёт. Нужно было запомнить ориентиры, расположение сухопутных войск, своих и противника… Двадцать пятого февраля он уже принимал участие в знаменитой бомбардировке Наньчана.

— Это когда истребители А5М прикрывали тридцать шесть бомбардировщиков G3M и вступили в сражение с И-15бис и И-16? — встрепенулся Вася. — Знаменитое сражение!

— Ивамото описывает его в лирических тонах, — заметил капитан Хирата. — Вот мелькнула тень, в которой он опознал вражеский самолёт… Вот ещё два показались из-за облаков. И внезапно прямо перед собой Ивамото видит И-15, который, в свою очередь, его не замечает, поскольку занят преследованием командира группы — Сигео Такумы. Ивамото не растерялся и выпустил по И-15 короткую очередь, действуя как на учебных стрельбах. Его поддерживала мысль о том, что он был «лучшим учеником». Он увидел, как пули прошивают И-15, как из подбитого самолёта повалил белый дым, как показались языки огня. И под конец Ивамото «испытал короткий прилив грусти, подумав об убитом пилоте, который так и не узнал о моем существовании».

— Ивамото приписывают какое-то фантастическое количество побед, — заметила Брунгильда. — Я вспомнила, мне попадались невероятные описания.

— Если учесть, как он сам докладывал о своих достижениях, — ничего фантастического, — возразил Хирата. — Правда, я не уверен, что в дневнике он писал правду. Может быть, это своеобразная легенда о самом себе. После первого боя, например, Ивамото — если верить его рассказу, — уселся перед своим верным А5М и закурил сигарету. Он наслаждался вкусом табака — и вообще после сражения мир для него преобразился.

— И никто не отобрал у него сигарету и не отправил на гауптвахту за курение возле самолётов? — ахнул Вася.

Хирата повернулся к нему:

— Вас тоже изумляет это обстоятельство? В таком случае нечего удивляться и такому диалогу. Командир: «Ну, Ивамото, хорошо сражались?» — «О да. Сбил три И-15 и один И-16… Возможно, ещё один И-15бис». Командир: «А другие пилоты что скажут?» Другие пилоты: «О да, Ивамото насбивал целую кучу самолётов». И как итог: «Удивительно, Ивамото, как вам удалось сбить целых четыре самолёта за один вылет! Рисуйте на фюзеляже четыре хризантемы». А надо сказать, что у Ивамото был особенный А5М: именно этот самолёт находился в подразделении с первого дня «инцидента» — то есть войны, — и большинство побед было одержано разными японскими лётчиками именно на нём. Так что Ивамото поблагодарил самолёт, его двигатель, механиков и весь наземный персонал: «Вы не подвели меня ни на небе, ни на земле».

— По-моему, очень трогательно, — заметила Брунгильда Шнапс. — И вот видите, товарищ Вася, А5М — хороший самолёт. Даже если Ивамото и приписывал себе лишние победы, он, во всяком случае, действительно успешно летал на хрупком «Мицубиси» и дожил до конца войны.

— Справедливости ради заметим, — добавил Хирата, — что большую часть своей карьеры Ивамото сделал все-таки на «Зеро»… После войны он не нашёл себе места в мирной жизни, работал то там, то тут, естественно, пил и умер от заражения крови во время операции: пытался залечить старую рану, беспокоившую его ещё со времен войны. Кстати, можно назвать ещё одного знаменитого японского лётчика с похожей судьбой.

— Кого вы имеете в виду? — нахмурилась Брунгильда. — Саадаке Акамацу? А что у них общего, кроме послевоенного алкоголизма?

— Ну, для начала, Акамацу начинал военную службу в том же тринадцатом кокутае. Его первый боевой вылет — та же бомбардировка Наньчана. И логичнее всего предположить, что начинал он на таком же А5М, поскольку «Мацу-чан» был лётчиком-истребителем. Только вот дневника не оставил и в лирические раздумья, вероятно, не углублялся. Но фройляйн Шнапс, конечно, права: не бывает двух одинаковых судеб, — признал Хирата. — Акамацу прожил гораздо дольше — он умер в восьмидесятом году. И если Ивамото прославился, летая на «Зеро», то Акамацу связан с другим самолётом — J2M3 «Райден». Но стиль у них был сходный: неизменно атаковать, атаковать любого противника, невзирая на численное превосходство. Акамацу был пьяницей, драчуном, бабником, его несколько раз разжаловали, сажали на гауптвахту. Но лётчик он был хороший — как и Ивамото, с довоенной подготовкой. Войну начал над Филиппинами. Естественно, Акамацу тоже приписывал себе фантастическое число сбитых самолётов. Ему почти никто не верил, особенно учитывая, что он часто хвастался в состоянии опьянения. По мере трезвения количество уничтоженных противников становилось меньше… Бывшие товарищи продолжали заботиться о нём, хотя после войны Акамацу, что называется, «не просыхал» и постоянно попадал в неприятности. Друзья даже купили ему самолёт, чтобы он мог найти себе работу: одно время он выслеживал с воздуха косяки рыб. Но в конце концов Акамацу и с этой надеждой расстался… А умер он от пневмонии.

— Давайте вернёмся к теме А5М, — после паузы произнёс Вася. — Я глубоко впечатлён вашими рассказами, друзья. Выходит, самые агрессивные и опытные японские асы прекрасно сражались на этой машине! Но опять же, как я понял, они всегда действовали группой. Никаких индивидуальных вылетов на «свободную охоту», никакого личного геройства.

Капитан Хирата задумался:

— Возможно, вы правы. Однако в сражении в любом случае схватки один на один неизбежны.

— И всё-таки А5М — самолёт для групповой работы, он слишком легко «ломается», — настаивал Вася. — Я испытал это на собственной шкуре. Когда я вылетал на задание, я сильно рассчитывал, что меня выручит слаженная командная работа. И ошибся: в игроков словно бес вселился! В первом бою, например, случилась вообще невероятная вещь. Даже не знаю, как рассказывать, — можете не поверить.

— Мы постараемся, — заверила его Брунгильда.

Вася глубоко вздохнул:

— В общем, я на А5М гоню вражеский И-16. «Ишачок» перетяжелён ракетами и потому неповоротлив. Ещё немного — и он, утратив все «ХП», зароется в песок Эль-Халлуфа. Мгновения оставались до моей победы… И вдруг сзади нас обоих накрывает мощный и широкий огненный шквал. Враг мой взрывается — и в тот же момент взрывается и мой бедный А5М. Что же оказалось?

Вася выдержал драматическую паузу.

— Что? — осведомился капитан Хирата.

— Оказалось, что двое моих однокомандников тоже возжаждали сбить именно этого «Ишачка». Конечно, не могу сказать, что они стреляли в него прямо сквозь меня. Но разброс их орудий накрывал и моего бедного «японца», да так, что от него через секунду осталось одно воспоминание… И «добро» бы один я пострадал от «дружеского огня»! Я посмотрел счёт игры: у многих наших стояло позорное «-1». И кто же сгорел от огня союзников? Сплошь бедняги А5М.

— Машины третьего-второго уровней не приспособлены для боев с эшелонированной высотностью, — заговорил Хирата. — На этих уровнях процветает «догфайтинг». А «собачья схватка» только со стороны выглядит кучей-малой. На самом деле там имеется определённая система. И есть правила — не стрелять сквозь своих, не вставать на линию огня союзников: чтобы не сбить тебя, он вынужден будет изменить свой манёвр и может от этого пострадать сам. Самое же главное — в «карусели» нельзя позволить врагу играть роль замыкающего. Принцип простой: за твоим союзником гонится враг, ты гонишься за этим врагом, за тобой гонится ещё один враг, а за ним — ещё один союзник. Таким образом, крайним всегда должен оставаться свой, а не вражеский самолёт, иначе вся цепочка своих будет сбита. Это требует определённой организации мышления. Новички же этот принцип понимают пока не очень хорошо. Что до «старичков», привлечённых акцией и снова севших на самолёт низкого уровня, — они уже, сдаётся, подзабыли, как это нужно делать.

— Разбаловались на реактивной технике! — хмыкнула Брунгильда.

— И как результат — проигрыши, один удивительнее другого, — подытожил Вася мрачно. — Причём слабое место — злополучный А5М. Повторяю и буду повторять: этот самолёт абсолютно непригоден для проявлений «яркого индивидуализма». Чтобы повлиять на исход сражения, «японцу» нужна организованная группа таких же «японцев». Или слаженное звено с участием более крепкой машины, вроде И-16 или «Хаука». Причём я настаиваю на ключевых словах: «организованная» и «слаженное». А мы что имели в реальности? Неизменно побеждала команда, в которой было меньше уязвимых и хрупких А5М. Из боя в бой я видел одну и ту же неутешительную картину: беспорядочная свалка, мельканье крыльев и хвостов, взрывы от столкновений… Стоило хоть на миг ослабить внимание — и в мой А5М влетал какой-нибудь ретивый сокомандник.

— Что, больше страдали от своих, чем от чужих? — Брунгильда не скрывала удивления.

— На своих я здорово досадую… Нет, от чужих тоже доставалось, — признал младший лейтенант Вася. — Враги не дремали. Один раз я вообще видел, как «Хоук» за один проход свалил на землю трех маленьких «японцев». А те просто не поняли, что случилось. Впору, как Ивамото, испытать «сильный прилив грусти». Один раз я наблюдал, как лихой самурай в отчаянии шёл в лобовую на тяжёлого «Фокке-Вульфа». Он превратился в пыль, едва успев оцарапать грозного врага…

Тут Вася сильно покраснел и добавил:

— Я так проникся этой картиной, что сочинил японские стихи.

Брунгильда захлопала в ладоши:

— Немедленно читайте!

Вася покосился на Хирату, но японский лётчик сохранял бесстрастное выражение лица.

Тогда Вася продекламировал:

— Бой был короче,

Чем чтение этих стихов, —

В песке догорают обломки.

— Очень точно, — похвалил Хирата. — Но неужели ни разу вам не повезло с командой?

— Нет, один эпизод был, — признал Вася. — И это вышло здорово. Я попал в группу по-настоящему дельных игроков. Мы разделились на три двойки, но держались рядом. На одного из наших спикировал И-16. На миг мы расступились, позволив ему почувствовать свою безнаказанность. А потом сомкнули кольцо и сбили его быстрее, чем он успел уничтожить свою цель.

— Неплохо! — одобрила Брунгильда Шнапс.

— Вторым на нас напал «Хоук» четвёртого уровня, — продолжал Вася. — Рассчитывал сбить цель на проходе и удрать. Но мы угадали, в какую сторону будет этот его проход, и перестроились в цепочку, параллельную его курсу. Атакованный «Хоуком» А5М увернулся, а «Хоук» прошёл сквозь наш строй и сам был сбит в конце этой цепи.

— И снова здорово, — Брунгильда не могла сдержать улыбки.

— Наконец на нас упала парочка И-16. Но они друг другу мешали, и мы этим воспользовались. Втроём сняли ведомого. Ведущий успел сжечь одного из наших — ничего не поделаешь… Против его ШКАСов и ШВАКов у нас была только слабенькая обшивка. Честно сказать, обшивка «Мицубиси» — бумага какая-то… Зато против пяти пар наших крупнокалиберных пулемётов даже грозный «Ишак» не устоял. Так что бой мы выиграли — выиграли по-настоящему, не как несчастные слабые статисты, а как качественные участники.

— Так возможно побеждать на А5М? — Брунгильда Шнапс блеснула глазами.

— Если действовать сообща, — ответил Вася.

— И чего же мы ждём? — Брунгильда протянула руки своим собеседникам. — Вылетаем? Прошу вас, капитан, младший лейтенант, будьте моими партнёрами! Я тоже хочу выполнить задание!

Обсудить сказку на форуме.