-
![LANG-CODE-KEY]()
LANG_NAME_KEY
-
Войти или создать аккаунт
— Кто это так шикарно заходит на посадку? — Товарищ младший лейтенант Вася прищурился. — Як-3, конечно, на последнем издыхании, но пока вполне боеспособный.
Из самолета выбрался Франсуа Ларош. Весело махнул рукой Васе и приехавшему в гости Гансу Шмульке.
— Видали? — осведомился он. — Все объекты уничтожены.
— Вы, кажется, тоже слегка повреждены, — заметил Шмульке. — Точнее, ваш самолет.
— «Слегка» — это не считается, мон ами, — заявил Ларош.
Танкист хмыкнул:
— Ну, на Яке-то, наверное, просто было всех победить.
— Вы не представляете себе, — сказал Франсуа, — насколько непросто. Всегда найдутся какие-нибудь препятствия и зложелатели.
— Ладно тебе, Шмульке, — Вася обнял приятеля за плечи, — всем известно, что французы — хорошие летчики. Только вот самолеты у них были плохие. Да и правительство их подкачало, когда быстренько сдалось Гитлеру.
— Во Франции это называют «перемирием», — вставил Ларош, но заметно помрачнел.
— А как еще это называть? Позорной капитуляцией? — Вася пожал плечами.
— Будем говорить о самолетах, мон ами, и не будем говорить о политике, — предложил Франсуа.
— А правда, — вмешался Шмульке, — я тоже что-то слыхал о том, что в тридцатые все французские машины были плохими и, главное, некрасивыми.
Франсуа Ларош тяжело вздохнул:
— Во-первых, далеко не все французские самолеты были уродливы, как Квазимодо. Во-вторых, далеко не все они были плохими. Вот, например, был у нас тяжелый многоцелевой истребитель фирмы Liore et Olivier. Выглядел он, конечно, странно. Пилоты его называли «камбалой».
— О! — возрадовался Вася. — А у поляков были самолеты «Карась» и «Сом»!
— Это, мой пылкий русский друг, были практически официальные названия польских самолетов, — возразил Франсуа. — Причудливы пути славянской фантазии… А вот «камбала» — не название, а прозвище, прозвище фамильярное, совершенно неформальное, отчасти даже пренебрежительное.
— Что подтверждает мой тезис о том, что французские самолеты красотой не блистали, — заключил младший лейтенант.
— И тем не менее «камбала» оказалась удачным самолетом. Летчики ее полюбили, — сказал Ларош.
Ганс Шмульке засмеялся:
— Парадокс! И как же такое чудо возникло?
— Как и большинство подобных чудес, — с заказа, — отозвался Франсуа Ларош. — Был у нас в тридцатые «Потез-631» — тяжелый многоцелевой истребитель. Время шло, потребовалось заменить «Потез-631» на что-то более современное. Поэтому военные в тридцать шестом году запросили новый самолет, и сразу несколько фирм предложили свои варианты.
— Начнем сразу с победителя, — попросил Ганс Шмульке.
— Это же очевидно: «Лиор и Оливье», — вставил Вася.
— Именно, — кивнул Франсуа. — Самолет, который они спроектировали, выглядел, мягко говоря, не вполне обычно. Короткий и узкий корпус, обшивка — дюраль и фанера, крылья — только древесина. Двойные вертикальные хвостовые плавники, расположенные ниже плоскости крыла. Оригинальное шасси: одно переднее колесо убиравшееся в носовую нишу, и два задних колеса — их ниши помещались в нижней части хвостовых шайб.
— Такое впечатление, будто конструкторы нарочно задались целью сделать «все наоборот» и переоригинальничать любых своих предшественников, — высказался Вася.
Ларош пожал плечами:
— Кто знает. Если не экспериментировать, ничего не добьешься. Будут просто скучные одинаковые самолеты, устаревающие еще до того, как их запустят в серию.
— И то верно, — пробормотал Ганс Шмульке. — А какой экипаж предусматривался для этого танка?.. То есть, я хочу сказать — для этого самолета?
— Два человека (для дневных полетов) или три человека (соответственно, для ночных полетов), — ответил Ларош. — Двигателей, как и предписывалось техзаданием, было два — «Гном-Рон» по восемьсот лошадиных сил. Сначала, как и положено детищу «Лиор и Оливье», самолет назвали LeO, конкретнее — LeO-50, но вскоре переименовали.
— В «камбалу»? — хмыкнул Вася.
Франсуа приподнял бровь:
— Нет, более скучно — SE-100, то есть Sud-Est, «Юго-Восток». Как раз в феврале тридцать седьмого авиационный завод в Анжентиле — то есть завод фирмы был национализирован и вошел в состав SNCASE — в переводе: «Национальное авиастроительное общество Юго-Восток». Если помните, это было соединение разных частных заводов. Поэтому и наш самолетик стал называться SE-100.
— Ага, начинается путаница с названиями, — прищурился Вася.
— Да нет никакой путаницы: «Сюд-Эст-100», и все. Можно просто говорить «камбала», и сразу все станет понятно, — прибавил Ларош, улыбнувшись. — Летчик-испытатель поднял его в воздух 29 марта 1939 года в Виллакубле. И сразу же стало понятно, что самолет, хоть внешне и напоминает летающий сарай, в общем-то, удачный: скорость давал больше пятисот пятидесяти километров в час на высоте в шесть с половиной километров. Запаса топлива хватало на тысячу с лишним километров.
— А вооружение? — полюбопытствовал Ганс Шмульке.
— Не поскупились: четыре двадцатимиллиметровые пушки в носовой части корпуса и подвижная пушка, тоже двадцать миллиметров, в задней кабине… Но, конечно, нашлись и недостатки, кое-что пришлось переделать: усовершенствовать систему управления, усилить хвостовую часть, потребовалось увеличить топливные баки, добавить стабилизаторы в задней части корпуса. Заодно сумели установить более мощные двигатели. И после всех доработок отправили своим ходом в Марсель-Мариньян для государственных испытаний. Это произошло 9 декабря 1939 года. В Мариньяне тоже все шло хорошо — пока весной сорокового года не произошла страшная авария. Дал сбой механизм шага правого винта. Самолет грохнулся, оба члена экипажа погибли, машина разбилась.
— Мда, — выговорил наконец Вася. — Дела… Но, наверное, имелся и второй прототип?
— Точно, — кивнул Ларош, — причем более «крутой»: с полностью металлической конструкцией крыльев и более мощным вооружением: в носовой части шесть пушек, в хвостовой кабине — спаренная установка еще двух таких пушек плюс одна в открывающемся люке в нижней части корпуса.
— Летающая крепость на французский манер, в общем, — подытожил Вася. — Не напрасно камрад Ганс назвал его «танком».
— Я оговорился, — чуть смутился Шмульке.
— Да нет, все правильно, — подхватил Франсуа. — Этот истребитель был вооружен, что называется, до зубов. Но построить самолет до разгрома Франции, в общем, не удалось. Потом немцы ввели ограничения на авиационное строительство, так что работы, опять же, вынужденно замерли. И наконец, когда немцы решили часть ограничений снять, работы над SE-100 продолжились. Немцев, впрочем, это чудо природы вообще не интересовало. А между тем французские конструкторы быстренько доработали свой самолетик, и выпускать его стали на заводах концерна «Ситроен» в Париже.
— Это тот, где делали маленькие машинки? — удивился Шмульке.
— Именно он, — подтвердил Франсуа. — Вот там приготовились к выпуску первой партии из трехсот SE-100 — дальние тяжелые дневные истребители: семь пушек, бронестекла, бронеспинка пилотского и штурманского кресла. Скорость осталась прежней — пятьсот семьдесят пять километров в час. Летал на дистанцию в полторы тысячи километров.
— А что, были еще и ночные?
— А то как же!.. Пять пушек, навигационное и радиооборудование. Как и планировалось с самого начала, в дневном варианте экипаж два человека, в ночном — три: добавлялся штурман и оператор радара.
— И когда эти самолеты начали летать по-настоящему? — осведомился Вася.
Франсуа припомнил:
— В ночные истребительные части они стали поступать с сентября сорок первого. Предполагалось, что после появления современной машины старички «Потезы» уйдут на покой. Но не тут-то было. «Потез» был машиной простой, освоенной, производственники его любили, поэтому наряду с новой машиной выпускали и старую.
— Ну, что поделаешь, — заметил Вася. — Не от хорошей жизни так поступали, понимаю.
— Вы неискренни, товарищ младший лейтенант, — упрекнул его Франсуа Ларош. — Вам совершенно не жаль французских производственников.
— Ну и что? — не стал отпираться Вася. — Как сказал не помню кто, «жалость унижает человека».
— Невозможный тип! — Ганс Шмульке подмигнул Франсуа Ларошу.
— Как бы там ни было, в частях новый самолет встретили настороженно. Необычная компоновка, диковинный внешний вид… А на фоне «Потезов» — может, и устаревших, но изящных, — так и вообще… — Ларош чуть улыбнулся.
— В армии нет места демократии: прикажут — так полетишь хоть на камбале, хоть на соме, — заявил Вася.
Ларош кивнул:
— Между прочим, именно полеты оказались лучшим лекарством от недоверия: «камбала» оказалась маневренной, устойчивой в воздухе, с неплохими взлетно-посадочными характеристиками. Правда, все равно не без капризов: для этого самолета требовался оборудованный аэродром. С другой стороны, при невыпуске основных стоек шасси — тех, что в хвостовых шайбах, — техника пилотирования самолета практически не менялась: он садился на хвост фюзеляжа. Да, и еще в плюс этому самолету шло оборудование. SE-100 получил очень неплохое оборудование для слепых полетов.
Вася что-то прикидывал в уме:
— То есть, можно назвать этот самолет хорошим?
— «Хороший» — понятие очень относительное. Помните, на итальянских бомбардировщиках нормально могли летать только итальянцы, а весь остальной мир, прямо скажем, ужасался? А знаменитое заявление товарища Сталина о том, что «Харрикейны» «дрянь» и «наши летчики их не любят»? Скажи англичанину, что «Харрикейн» — дрянь, могут быть последствия… Вот и с французским самолетом, думаю, было нечто похожее. SE-100 пытались выпускать, кстати, и в штурмовом варианте, но быстро отказались от этой затеи. И вообще карьера «камбалы», кажется, не была ни долгой, ни интересной. А жаль — самолет был с потенциалом.
© А. Мартьянов. 21.09. 2013.
Обсудить сказку можно здесь.
