-
![LANG-CODE-KEY]()
LANG_NAME_KEY
-
Войти или создать аккаунт
В столовой было шумно, играл небольшой оркестр — исполнялась мелодия из «Серенады Солнечной долины».
Зинаида Афанасьевна с элегическим выражением лица танцевала с майором Штюльпнагелем. Остальные зачарованно наблюдали за этой сценой.
Музыка закончилась. Майор отвел свою даму к столику и орлиным взором оглядел собравшихся.
— Ну как? — вопросил он. — К релизу все готовы?
Младший лейтенант Вася вскочил:
— Так точно, товарищ майор!
Штюльпнагель чуть поморщился, грузно опустился на стул:
— Что вы так кричите, Василий? Вы же не в конюшне… Кстати, кое-где авиаторов брали прямо из кавалеристов. Помню, были такие лихие гусары…
— Да, — невпопад уронил Франсуа Ларош, — прощайте, мои любимые «этажерки». Придется качать вас заново.
Майор повернулся в его сторону:
— Что вы хотите сказать?
— Только то, что жалею о самолетиках, которые пропадут в одночасье, — ответил французский летчик. — Мои бон ами с крыльями! Мои тщательно облетанные «Бульдоги», мои любимые «Брюстеры», весь мой парк бипланов! Я собирал их, я учился на них летать и побеждать, я подбирал для них вооружение и смешные картинки на фюзеляж…
С каждой секундой он становился все более грустным.
Казалось, Франсуа вот-вот заплачет.
— Да ладно вам жалеть о каком-то «Бульдоге»! — заговорил с ним Герман Вольф. — Вот был у меня Bf.109, прокачанный, хороший, могучий… Как мы с ним вместе громили «Яков» и «Мустангов»! Настоящий мой боевой товарищ. Вася не даст соврать. Правда, Вася?
Вася очнулся от раздумий. Мысли его блуждали где-то в области «Солнечной долины»: ему хотелось потанцевать. В конце концов, релиз — это ведь праздник!
Все будет новое, порой неожиданное. Разработчики обещали кое-что такое, о чем и в тридевятом царстве не слыхивали (Горыныч весь изнамекался).
— А? — Вася повернулся к Вольфу. — Да. На «Мессерах» мы славно летали. Даже друг с другом сражались. Я считаю — отменный самолет. Или вот ЛаГГ-3, например.
— Летающий комод, — заметил штаб-сержант Хопкинс и деликатно отправил в рот бутерброд с ветчиной. Целиком. — Разгоняется и дивным образом впиливается в землю. Бах! Бух! Море взрывов! Союзники по рации ругаются!
— Ничего не комод, — возразил Вася, придвигая к себе тарелку с бутербродами. — На нем уметь нужно. А когда научишься, тогда все — держись враг.
— Оружие для «лосей», и сам по себе дерево, — стоял на своем Хопкинс. — То ли дело моя любимая «Аэрокобра». Вот это, скажу я вам, самолет! Летает божественно.
— «Божественно»! — фыркнул Вася. — Где ты таких слов набрался? Самолет как самолет.
— Дорогой мой товарищ младший лейтенант, — Хопкинс обнял Васю за плечи. Вася как раз жевал бутерброд с сыром и продолжать дискуссию временно не мог. — Самолет и должен быть, прости меня, просто самолетом. Чтобы летал и хорошо уничтожал противников, а также наземные цели.
Капитан Хирата наблюдал за ними с отстраненным любопытством. Герман Вольф обернулся к японцу:
— Ну а вы что скажете, капитан? С каким настроением ожидаете релиза?
Капитан чуть наклонил голову. В его темных глазах мелькнула легкая усмешка:
— Это большое событие, — сдержанно проговорил он. — Мы все испытываем сильное волнение.
— Нет, правда, — настаивал Вольф, — вам это как кажется — положительным событием или, скорее, нервирующим?
— Любое новшество немного нервирует, — сказал капитан с невозмутимым видом. — Это нормально.
Лицо у него было каменное, как у индейца.
— Вы как считаете — лучше сохранить старые самолетики или получить новые и начать все сначала? — не отставал вахмистр.
Билл Хопкинс тоже с интересом уставился на японца.
Тот поразмыслил немного и сказал:
— С одной стороны, мне жаль расставаться с моим «Зеро». Он был очень красив и прекрасно уничтожал цели. Я привязался к нему так, как самурай привязан к своему оружию.
— Вот видишь, — сказал Вася Биллу Хопкинсу. — Чисто американская тяга ко всему новому свойственна далеко не всем. Существуют летчики, которые предпочитают традицию. Самолеты, уходящие своими корнями в глубину веков.
— Васька, ну вот что ты такое говоришь! — не выдержал Вольф. — Прости меня, дружище, но что еще за «самолетики, уходящие корнями в глубину веков»? Что за «корни» у авиации? И какая тут может быть «глубина веков»?
— Ну, хотя бы начало двадцатого… Сто лет уже прошло… Спроси Лароша! — отбивался Вася. Он и сам понимал, что хватил лишку.
Зинаида Афанасьевна звонко смеялась, а фройляйн Шнапс суровым тоном произнесла:
— Может быть, я тоже испытываю определенную ностальгию по моему первому самолету И-5. Но я не устраиваю из-за этого бурную сцену.
Все дружно замолчали и уставились на фройляйн Шнапс. Она немного покраснела и продолжила, чуть наклонив голову, как будто собиралась боднуть товарища младшего лейтенанта:
— Ну да, началось все с учебной программы, которую я никак не могла одолеть. Тогда я просто перешла к сражениям и вылетела на И-5.
— А почему мы никогда об этом не слышали? — поинтересовался бестактный Вася.
— Потому что я об этом никогда не рассказывала, — ответила фройляйн Шнапс. — Первый вылет не забывается. Он был поразительным. Внизу расстилалась земля, вперед вдруг появился вражеский самолет. И я ухитрилась его сбить! Через минуту сбили меня. Но я до сих пор помню это ощущение первого полета.
— Мда, — выговорил Билл Хопкинс. — История короткая, но какая-то очень душевная.
— Жизненная, — поддакнул Вася.
К счастью, оркестр снова заиграл что-то лирическое из репертуара Гленна Миллера, и Франсуа Ларош пригласил Брунгильду танцевать.
Вася проводил их глазами:
— Вечно ты, Хопкинс, что-нибудь такое брякнешь, что окружающим неудобно. Все знают, что фройляйн Шнапс летает плохо. Но она любит летать и старается. Ее надо подбадривать. Правильно я говорю, товарищ майор?
Штюльпнагель как раз накладывал себе в тарелку салат «оливье» — так называемый «русский салат», приготовленный стряпухой в честь праздника. Он замер с ложкой в руке.
— Разумеется, мы все должны служить поддержкой друг другу, — сказал наконец Штюльпнагель и воткнул ложку в салат. — Я рад, Василий, что вы начинаете мыслить как взрослый, зрелый человек.
Пока майор важно вкушал салат, капитан Хирата неожиданно снова вступил в разговор:
— По моим наблюдениям, господа, летчики разделились на две категории. Одни жалеют о своих самолетах и о бонусах, которые потеряют, а другие предвкушают новые бои, сражения, новые возможности, которые получат. Ну и кроме того, интересно же начинать с начала!
— А вы, господин капитан, тоже из числа тех, кто любит начинать с начала? — полюбопытствовал Вольф.
Хирата грустно покачал головой:
— Увы, нет. Я действительно позволил себе слишком сильно привязаться к некоторым самолетам из моего парка. Думаю, это ошибка.
И тут вошел Уилберфорс Гастингс.
На нем красовался смокинг.
— Фью! — присвистнул Вася. — Гастингс, дружище, вы выглядите прямо как буржуй. Цилиндра только не хватает.
Гастингс приостановился:
— Это комплимент или наоборот?
— Это бессвязные звуки, которые сегодня весь вечер испускает товарищ младший лейтенант, — ответил Франсуа Ларош. — Садитесь к нам, Гастингс. Вы действительно сногсшибательно выглядите.
— Просто переоделся к праздничному ужину, — пробормотал англичанин, принимая приглашение французского летчика. — Говорили же, что будут танцы и большой праздник.
— Так и есть, — тихонько заметила Зинаида Афанасьевна.
— Я понимаю, леди и джентльмены, что это прозвучит почти как «прощание Александра Македонского с Буцефалом»… — начал Гастингс.
Вася весело перебил его:
— Или прощание вещего Олега с роковым конем!..
— …но я в последний раз вылетал на моем «Бофайтере», — заключил англичанин. — Он мне так нравился! Он был такой элегантный, так хорошо меня слушался!
Все помолчали.
— Что-то я не помню вас сегодня в небе, — заметил майор Штюльпнагель. — С кем вместе вы вылетали?
— С Горынычем, — ответил Гастингс. — Я немного припозднился. Горыныч же свободно парил в воздушном пространстве. Вот мы с ним и решили сразиться напоследок.
— Вы все так говорите — «напоследок», как будто ожидается конец света, — пробурчал майор Штюльпнагель. — А на самом деле все будет просто прекрасно. И когда с двенадцатым ударом часов все золушки превратятся в тыквы… — Он поперхнулся и потребовал горячего чаю.
Гастингс поднял бровь. Как англичанин он знал толк в чаепитиях и сильно сомневался в том, чтобы чай подавали к «русскому салату». Впрочем, на вкус и цвет…
— Так вот, — выпив одним махом кружку раскаленного чая продолжал «Карлссон», — когда все хрустальные башмачки обнулятся, наступит совершенно новая жизнь. Кому-то придется подтверждать свои навыки. Кто-то будет заново добывать себе технику. Да, вы расстаетесь с любимыми пулеметами, которые достались вам, возможно, дорогой ценой. Но что навсегда остается с вами — это ваш опыт, ваши навыки, долгие часы сражений, которые доставили вам такое удовольствие. Ну и еще с нами навсегда останется — не побоюсь этого слова — наша дружба.
В небесах разгорались яркие вспышки того, что можно было бы принять за фейерверк: это Горыныч, пикируя на столовую с небес, брызгал огнем и громко хохотал.
А. Мартьянов, 11.11.13.
