-
![LANG-CODE-KEY]()
LANG_NAME_KEY
-
Войти или создать аккаунт
Май 1915 года, фронт 3-й армии, аэродром в районе Владавы
— Вы отдаете себе отчет, господин Бродович, что в настоящий, весьма острый момент ваша отставка из Эскадры и откомандирование в легкую авиацию создаст затруднения? — Командир Эскадры тяжелых бомбардировщиков — «Муромцев» — генерал Шидловский говорил медленно, словно старательно подбирал слова, на ходу заменяя слишком откровенные выражения более сглаженными.
— До сих пор я доказывал мое старание, — отвечал штабс-капитан Бродович. — Кажется, нет причин подозревать меня в...
— Вас никто не подозревает «в»! — резко перебил Шидловский. — Кем вас заменить, вот вопрос?
— Могу предложить поручика Озерского, — сказал Бродович. — Недавно окончил Гатчинскую авиашколу. На «Муромце» уже летал — буквально со второго полета самостоятельно. Прекрасно управляет кораблем.
— Я отстраняю вас от командования кораблем как не справившегося со своими обязанностями, — устало произнес Шидловский. — Можете идти. Желаю успехов на ином поприще.
Причин перехода Бродовича в малую авиацию из Эскадры могло быть несколько, но главной из них оставалась карьерная: великий князь Александр Михайлович, которому была подчинена российская авиация, упорно не жаловал большие корабли Сикорского.
Впрочем, летчики «Муромцев» не допытывались до побуждений Бродовича. Озерский не просто «заменил» его — он был как будто предназначен для полетов на тяжелом бомбардировщике.
20 июня 1915 года, район Люблина
Первый полет в качестве командира корабля.
Дмитрий Алексеевич Озерский смотрел, как грузят на борт бомбы: пять пудовых, осколочные, в последний раз проверяют пулеметы. Фотооборудование уже установлено. Осталось залить бензин и масло на три часа полета.
Второй «Муромец» — под командованием поручика Башко — заправлялся поблизости. Это был знаменитый «Илья Муромец Киевский» — на нем за три недели до войны строитель русских «богатырей» Игорь Сикорский со своими соратниками и единомышленниками летал из Киева в Петербург. Теперь «Киевский» воевал, как и все остальные.
Озерский не сомневался: в бою он не уронит чести «Муромца».
Вместе с Башко он вылетал бомбить. Воздушные «богатыри» двинулись к Демблину и там обнаружили на станции скопление противника и поезда. С высоты свыше двух верст сбросили несколько бомб, а затем открыли пулеметный огонь.
Сверху видно было, как станцию заволокло дымом взрывов. Это зрелище — если отвлечься от того, что оно означало смерть для десятков людей, — было завораживающе-красивым. У Озерского, наблюдавшего сверху через люк, захватывало дыхание. Такого восторга он не испытывал еще никогда в жизни.
На Висле видно было, как противник навел переправу. «Муромцы» сделали заход и сбросили бомбы, затем, описав широкий круг, вернулись, чтобы завершить дело — сфотографировать результаты бомбежки и саму переправу. Таково непременное требование штаба. Отдельные фотоснимки потом склеиваются в большую панораму.
Озерский видел отдельные облачка дыма, рвущиеся на земле. Это были не плывущие туманные облака от разорвавшихся бомб; это стреляли вражеские артиллерийские батареи.
В самом начале полетов страх наземных орудий был у пилотов велик. Казалось — что проще, чем попасть в огромный корабль? «Точно птица над охотничьим ружьем», — говорили нижние чины.
Но «Муромец» брал высоту в две с половиной версты. Для артиллерии это оставалось пока что слишком далеко.
6 июля 1915 года, район города Холм
Немецкие летчики-истребители слушали приказ.
— У русских есть новое оружие — большие корабли! — говорил щеголеватый капитан, сверкая пуговицами, Железным крестом 1-го класса и нашивками. Даже лицо его, казалось, сверкало — таким лощеным он был.
Впрочем, слушавшие его пилоты выглядели не хуже, хотя герр гауптман прибыл из штаба, а они — с Западного фронта. Пилот всегда должен выглядеть так, чтобы не стыдно было показаться хоть на балу у самого сатаны!
— Мы знаем, что до сих пор было запрещено распространять слухи о невероятно огромных русских воздушных кораблях, — продолжал штабной. — Эти разговоры сеяли панику и возбуждали ненужные настроения. Но сейчас уже следует признать: такие корабли имеются. Они действуют особенно дерзко на данном участке фронта. Нам известно по крайней мере о двух таких кораблях на ближайших аэродромах. Ваша задача — уничтожить их.
Он помолчал и закончил:
— Летчику, сбившему большой русский самолет Сикорского, назначается большая награда.
Это подогрело азарт, и асы пустились в настоящую погоню за «Муромцами».
Южнее города Холм «Киевский» был атакован сразу тремя немецкими истребителями. Высота головокружительная — свыше трех верст.
— Немец! — крикнул младший унтер-офицер Лавров, наблюдавший из нижнего люка.
— Далеко? — спросил Башко.
— Очень близко — футов сто пятьдесят! Ваше благородие — еще один! — прибавил Лавров.
— К пулемету!
Немецкий истребитель обогнал «Муромца» и поднялся над ним, после чего немедленно открыл огонь по кораблю.
Еще два наседали с бортов.
... Когда-то Сикорский настаивал на большом корабле и большом экипаже. «Вместе отбиваться легче». Эх, далеки те дни, когда Игорь Иванович Сикорский с друзьями летал на «Киевском», желая доказать эффективность больших самолетов для мирных целей. Мечтал Сикорский о воздушных дорогах, не нуждающихся в ремонте, по которым будут перемещаться огромные корабли, перевозя пассажиров, почту, необходимые грузы.
Но отбиваться вместе и правда легче.
Лавров вел огонь из карабина, штабс-капитан Наумов отвечал противнику из ружья-пулемета «Масден» — любимая его «игрушечка», которая ни разу еще не подвела.
Оба верхних бензобака «Киевского» были пробиты при первой же пулеметной очереди неприятельского самолета.
Командир корабля поручик Башко отвалился от штурвала. Кровь заливала ему глаза: он был ранен в голову. Вторая рана — на ноге: Башко заметил это, когда пытался управлять кораблем — нога не слушалась.
— Наумов, примите управление! — хрипло крикнул Башко, а сам упал на пол и закрыл глаза. Он чувствовал свой подраненный самолет, как еще одно живое, страдающее существо.
— Бензопроводные трубки левой группы моторов перебиты, — доложил Наумов, наклоняясь к Башко.
— Идите на правых, — прохрипел Башко. — Должно вытянуть.
Огромный «Муромец» продолжал полет.
С левого борта налетел немецкий истребитель. Лавров встретил его яростным пулеметным огнем. Ловко, красиво нырнув, истребитель скрылся среди облаков. Второй немец дал сильный крен и резко пошел на снижение.
— Ага, подбит! — крикнул Лавров.
Впрочем, уверен он не был.
«Илья Муромец Киевский» продолжал полет. Башко вытирал с лица кровь, ругаясь на родном языке — латгальском. Наумов помогал ему сделать перевязку.
— Все, идем дальше, — сердился Башко. — Этим москитам нас не остановить.
Первый немец вынырнул из облаков и пронесся слева и выше корабля. Еще одна пулеметная очередь прошила бок «Муромца». Это был не тот «горох», которым прежде лишь щекотали корабли, не нанося им никаких повреждений; сейчас попадания все были серьезными.
— Масляный бак второго мотора пробит! — крикнул Лавров. И припал к пулемету.
— Приближаемся к линии фронта, — сообщил Башко. — Осталось немного, господа офицеры. Дотянем!
Третья атака последовала уже при снижении, на высоте в полторы версты. У самой линии фронта третий немецкий истребитель обстрелял «Киевского» и прижал его к земле.
«Киевский» садился уже на «своей» стороне, на болотистом лугу недалеко от города Холм.
— Провалимся, — переживал Лавров.
Изнемогающая, истекающая маслом и бензином машина тяжело плюхнулась на луг. Вот когда пригодились уроки посадки на три точки — без «козлов». Только чудом «Киевский» не развалился.
Вытащили раненого Башко, устроились чуть в стороне от самолета.
— Небо так близко, — сказал Башко негромко. — Того и гляди немец налетит — и тогда...
Он говорил каким-то спокойным, отрешенным тоном, словно ему было все равно.
Но немцы так и не показались.
Они по-прежнему испытывали суеверный ужас перед русскими гигантами.
Вечером из двадцать четвертого авиационного полка, располагавшегося недалеко от Холма, пришла помощь. «Киевский» был разобран — с него сняли моторы. Пилотов отправили на аэродром в Эскадру.
— Ну что, Митя, ты пока один остаешься на хозяйстве, — сказал Озерскому Башко перед тем, как его перевезли в госпиталь.
8 июля 1915 года, район города Холм
— Я до них доберусь! — обещал Озерский . Его недавно повысили до штабс-капитана. Башко все еще находился в госпитале — также повышенный в звании, да еще с Георгием за доблесть.
Озерскому не давала покоя мысль о немецких истребителях, уничтоживших «Киевский».
— Не подведем, ваше благородие! — обещали стрелки. Лететь с Озерским они, честно говоря, втайне побаивались: больно уж лихой.
Озерский нарочно взял на корабль шесть пулеметов и двух добавочных стрелков. Он летел не бомбить, а сбивать самолеты.
— Они у меня выскочат из гнезда, — скрипел он зубами. — Я им перцу-то на хвост насыплю!
Немецкий аэродром был обнаружен благодаря фотосъемке с воздуха — возле местечка Янув. Озерский сбросил туда несколько бомб и приготовился встретить истребителей, но немцы никак не отреагировали на вызов.
Озерский вернулся ни с чем.
Август 1915 года, район станции Барановичи
— Сбить «Муромца» в открытом воздушном бою представляется мало вероятным, — докладывали немецкие асы.
— Но вам удалось заставить один из них сесть, — напомнил им штабной офицер. Он по-прежнему сиял и внушал уверенность в победе.
— У нас нет достоверных сведений о гибели этого корабля, — был ответ. — Возможно, он скоро снова поднимется в воздух. Второй продолжает полеты. Предлагаем усилить зенитную артиллерию. Это безопаснее и эффективнее.
— Наблюдения показали, что большой самолет пролетает над линией фронта приблизительно всегда в одном и том же месте. Представляется целесообразным сосредоточить орудия именно там.
Озерский действительно предпочитал знакомый маршрут. Он совершал разведывательные рейды в глубокий тыл врага и оставался в воздухе до шести часов, а возвращался уже «на автомате».
Неожиданно с земли по «Муромцу» ударили орудия.
— Снижаемся! — крикнул Озерский. — Бьем из всех пулеметов!
Гигантский аппарат буквально навис над немецкими артиллеристами и открыл огонь из трех пулеметов. Несколько человек упали, другие побежали в укрытие. Пролетев совсем низко над немецкой позицией, Озерский поднял «Муромца» на высоту в две версты и благополучно вернулся на аэродром.
— Они думали, я удирать стану! — смеялся Озерский вечером, над кружкой с кофе. — А мы снизились и дунули на них из пулеметов. Такого гороха им насыпали — бежали, потеряв штаны!
2 ноября 1915 года, район станции Барановичи
Новый аэродром Эскадры находился в районе города Слуцка.
Русские оставили Брест-Литовский. Эскадра двинулась вслед за войсками. У Озерского выдалась передышка в боевой работе, и он занялся чисткой моторов.
Эскадра переезжала, как «большая барыня» — с мастерскими, палатками-ангарами, боеприпасами, с метеорологической станцией и фотолабораторией. Прошел месяц прежде, чем Озерский снова поднялся в воздух.
— Наши цели — железнодорожные станции! — коротко сказал Озерский экипажу. — Разделаем под орех. У немцев там скопились эшелоны, много людей и грузов.
Озерский вспоминал о том восторге, который испытал при своей первой бомбежке. Но воспоминания эти приходили только на земле, во время отдыха. Сейчас все стало иначе: работа, только работа. Попал бомбой — сделал работу. Промазал — не сделал работу, нужно вернуться и исправить.
Немцы больше не высылали истребителей. Слишком дорого давались немецким асам «Муромцы». Били артиллерией.
«Муромец» Озерского каждый раз возвращался с пробоинами. К счастью, этот самолет быстро можно было починить и поставить в строй.
— Попали, ваше благородие! — услышал Озерский уже привычное.
Самолет толкнуло: правда, попали. Второй толчок, третий. Плохо дело. Озерский уже сбросил восемь бомб на станцию Барановичи. Сквозь дым он видел неразбериху, поднявшуюся на железнодорожных путях, опрокинутые вагоны, бегущие фигурки людей.
Он повернул самолет обратно и сразу почувствовал, что аппарат слушается плохо. С тугим управлением — настолько тугим, что ноги сводило судорогой, — справились еще в прошлом году. Тут происходило что-то иное, похуже.
Озерский осторожничал: сделал огромный круг, разворачивая самолет почти без крена. Что-то не так было с «Муромцем», и командир корабля ощущал неполадку так, словно сбоило его собственное сердце.
Линия фронта была уже близко. Скоро аэродром. «Муромец» начал снижение.
И вдруг корабль клюнул носом и перешел в плоский штопор.
Корабль врезался в землю возле местечка Прилуки.
С аэродрома видели падение. Но когда к «Муромцу» Озерского подбежали люди, все было уже кончено: весь экипаж и самолет погибли.
— Фотографируй, — приказал Наумов начальнику фотолаборатории. — Пусть останется в памяти.
В Эскадре так было заведено: каждое значимое событие, награждение ли, ранение ли, поломка ли корабля — все запечатлевалось на фотопластинах. Остался снимок и погибшего «Муромца» Озерского.
Шестнадцатый, вслед за «Киевским», разобрали и отправили в Петроград.
Работа первого боевого отряда «Муромцев» была закончена.
© А. Мартьянов. 17.10. 2012.
Обсудить рассказ можно здесь.
