-
![LANG-CODE-KEY]()
LANG_NAME_KEY
-
Войти или создать аккаунт
27 апреля 1917 года, Западный фронт (Франция)
Антон Фоккер прибыл в расположение Одиннадцатой эскадрильи.
Весна, третий год изгоняемая из этих краев громом пушек и разрывами снарядов, вновь робко подступилась к деревьям, тронула землю зеленой порослью.
Все еще прохладный ветер студил щеки, теребил волосы.
Авиаконструктор и летчики, казалось, не отдавали себе отчет в своей молодости: все они казались себе изрядно пожившими, хлебнувшими на своем веку людьми.
Не было рядом никого, кто указал бы им на эту ошибку...
— Господин Фоккер? — Командир эскадрильи, светловолосый человек с пристальными, немного навыкате глазами, крепко пожал Антону руку. — Рады вас приветствовать.
— Барон фон Рихтгофен? — в свою очередь чуть наклонил голову Антон Фоккер. — Счастлив знакомством со знаменитым асом. Наслышан о ваших подвигах.
Рихтгофен побледнел еще больше — хотя, казалось, это было невозможно. Так выражалось у него волнение — и это создало ему репутацию человека с ледяной кровью.
Даже экстаз, который он испытывал, глядя на очередной сбитый им вражеский самолет, был каким-то холодным, словно огонь, вскипающий в его жилах, тут же застывал.
Репутация Фоккера была куда менее известной. И все-таки летчики хорошо знали этого молодого авиаконструктора из Голландии: он был, пожалуй, единственным из всех, кто ездил на фронт, разговаривал с истребителями, которые летали на его самолетах, выспрашивал их мнение о машинах, внимательно выслушивал пожелания.
И, что еще более удивительно, — шел им навстречу.
— Говорят, у вас можно попросить чудо-самолет и через пару месяцев получить его? — заговорил Манфред фон Рихтгофен.
Антон обаятельно улыбнулся:
— Я не такой уж Санта-Клаус, но попробовать стоит. Расскажите, как воюете, барон. Это правда, что вы перекрасили свой самолет в красный цвет?
Рихтгофен засмеялся:
— Мне хотелось, чтобы неприятель узнавал мою птичку еще издалека. Ее называют «Пти руж» — красная малютка...
Они прошлись по аэродрому.
— Знаете, господин Фоккер, недавно произошел один случай, — заговорил барон. — Возможно, до вас дойдут кое-какие слухи. Мы тут соперничаем, и, честно сказать, уступаем «соседям» по численности сбитых самолетов. А тут еще меня... гм... можно так представить дело, что меня сбили. — Он вскинул голову. — Хотя лично я считаю, что сбитым является лишь тот, кто падает.
— Полагаю, будет лучше, если я услышу эту историю из первых уст, — вежливо отозвался Фоккер.
— Было так, — заговорил барон. — Я летел с моей эскадрильей и заметил противника. Тот тоже летел со своей эскадрильей. Это произошло в окрестностях Ланса. Знаете, когда летишь навстречу врагу, когда вот-вот начнется бой — нервы поневоле напряжены... — Он энергично кивнул, словно отвечая своим мыслям. — В тот день у меня было пять машин, у англичан — в три раза больше. Черт побери, они летели, как мошкара! Но если в душе ты не сомневаешься в своем превосходстве, то не усомнишься и в победе.
Фоккер слушал молча. Он знал, что немцы любят хвастаться. Пожалуй, никто так не хвастлив, как германские асы. Англичане — те другие: послушать их, так они совершают подвиги между попойками и посещениями борделей.
— В общем, англичане нас атаковали, — рассказывал Рихтгофен. — Мы сомкнули ряды и позволили этим джентльменам приблизиться. И тут один из них имел глупость отклониться в сторону. «Ну все, дружок, ты пропал!» — воскликнул я и с громким криком устремился за ним. Он начал стрелять раньше времени — верный признак того, что он нервничал. «Давай, давай! — сказал я ему. — Все равно промажешь!» Он просто поливал меня огнем! Ощущение не из приятных.
По тому, как блестели глаза барона, Фоккер понял: тот наслаждается каждым мгновением из пережитого.
— Честно сказать, в тот миг я громко смеялся, — прибавил Рихтгофен. — Англичане вечно стреляют всякой дрянью! Нужно только привыкнуть, и все. Когда же я подошел к нему метров на пятьдесят и сделал пару прицельных выстрелов, раздался хлопок, и что-то ударило по моей машине. Я понял, что в меня попали. Завоняло бензином, мотор заглох. Когда бензобак продырявлен, и дьявольская жидкость струится по ногам, чертовски велика опасность пожара! Я направил самолет вниз.
— На какой высоте это происходило? — хладнокровно осведомился Антон Фоккер и вынул из кармашка жилета маленький блокнотик.
— Думаю, тысячи две — две с половиной, — ответил Манфред фон Рихтгофен. — Так что путь предстоял долгий. Я мчался вниз с такой скоростью, что не могу высунуть головы! Воздушный поток вдавил бы ее обратно! И все-таки я приземлился. — Он расправил плечи. — Это был луг, не очень большой, но для осторожной посадки хватило. Машина была пробита в нескольких местах. Топлива не осталось, двигатель был поврежден. Словом, я горестно сидел, свесив ноги из машины. Внезапно меня окружила толпа солдат. Вперед выступил офицер. «Я следил за боем и был чрезвычайно взволнован!» — произнес он. Он все время твердил: «Это было ужасно, ужасно!» На его автомобиле я добрался до моей части...
Он помолчал, просвистел несколько тактов немецкой песенки, потом добавил:
— Кстати, знаете, что ходят слухи, будто красной машиной управляет девушка — нечто вроде Жанны д'Арк? Англичане полагают, что только женщина может раскрасить самолет в столь экстравагантный цвет.
— Забавно, — Фоккер убрал блокнот в кармашек. — Однако, полагаю, у вашего рассказа имеется какая-то цель?
— А, да! — спохватился Рихтгофен. — Видите ли, наши «Альбатросы» — D.III — это, конечно, очень хорошие бипланы, и скорость у них высокая, до 175 километров в час, особенно если ими управляют хорошие летчики, но...
— Да? — Фоккер вновь достал блокнотик.
— Недавно мы провели несколько учебных боев, — продолжал барон. — Я был на моем «Альбатросе», а мой соперник — на трофейном триплане «Сопвич». И знаете что? «Сопвич» не дал мне ни шанса — ни в атаке, ни в маневре. Если британцы все пересядут на подобные самолеты — не будет иметь значения, насколько они самоуверенные ослы и до какой степени путают войну со спортивными состязаниями, — они станут непобедимы.
— Я могу увидеть этот английский самолет? — поинтересовался Антон Фоккер.
13 июня 1917 года, Шверин
Глава бюро по производству прототипов Рейнхольд Плац внимательно смотрел на бумаги, разложенные перед ним на столе.
Фоккер сидел напротив, засунув пальцы в кармашки жилета.
Плац поднял наконец взгляд на конструктора.
— Вы намерены переделать в триплан уже строящийся образец биплана?
— Абсолютно точно, — кивнул Антон. — Сейчас Техническое ведомство германской армии, которое ведает заказами новых самолетов, заключило договоры с авиапредприятиями «Сименс-Шукерт» и «Пфальц» и профинансировало проектирование трипланов. Будут созданы три опытных образца для испытаний. Тем временем мы — поскольку в Германии не хватает мощных моторов — теряем военные заказы на истребители. Но! — Он поднял палец. — Мы опередили всех. Техническое ведомство уже знает о нашем самолете. О нашем новом триплане. Если оно проявит к нему дальнейший интерес, то может профинансировать проект.
— Хорошо, — сказал Плац. — Я понял. Быстро переделываем почти готовый биплан в триплан. Как я вижу, размах крыльев равномерно возрастает от нижнего крыла к верхнему. Для усиления трипланной коробки лонжерон каждого крыла, ближе к законцовкам, соединен подкосами. Два пулемета... Очень неплохо. Кто будет испытывать этот самолет? Все летчики на фронте.
— Я договорился с лейтенантом Вернером Фоссом, — спокойно отозвался Фоккер. — Он мой друг. И известный ас. Так что его мнение тоже будет иметь вес.
9 августа 1917 года, Адлерсхоф, аэродром Идфлиг
Испытания были завершены.
Вернер Фосс дал Dreidekcer’у — триплану — самую лестную характеристику: превосходная маневренность и скороподъемность. Правда, имелись опасения насчет того, что после оснащения триплана для фронта его взлетный вес чрезмерно возрастет...
Однако приемная комиссия сочла самолет подходящим.
Был получен заказ на серию из двадцати самолетов.
И вот наконец все позади.
Первые трипланы Фоккера отправляются на фронт.
19 августа 1917 года, Маркебек, Бельгия, расположение Первой истребительной эскадрильи
— Наконец-то! Эти машинки станут для наших врагов полной неожиданностью!
Манфред фон Рихтгофен с восторгом смотрел на трипланы, прибывшие в часть.
Всего два.
— Как будем делиться?
— Ну, один я возьму себе, — засмеялся его друг, командир Десятой истребительной, Вернер Фосс. — Все-таки это я их испытывал.
— Нет уж, первый — мой! — сказал Рихтгофен. — А второй, так уж и быть, забирай.
— Кстати, знаешь, кто приехал? — добавил Фосс. — Сам Фоккер. Завтра покажет нам, как они летают.
Антон Фоккер не только ездил по эскадрильям и беседовал с истребителями, он еще и испытывал собственные самолеты у них на глазах...
2 ноября 1917 года, Бельгия
— Слишком много катастроф, — докладывала комиссия по выявлению причин аварий. — Осмотрев остатки разбитых трипланов Фоккера, мы пришли к однозначному выводу: конструкция крыла не выдерживает нагрузок, которые создают элероны. Их балансиры создают в полете высокую нагрузку на клееные соединения крыла.
— Я лично проведу испытательный полет! — вызвался Рихтгофен. Ему нравился его чудовищный триплан с ярко-красными крыльями, нагонявший ужас на англичан одним своим видом. — Несколько дней назад мы с моим братом Лотаром были вынуждены совершить аварийную посадку: у Лотара отказал двигатель, а у двигателя моего самолета оторвался один из цилиндров... Но это, как видите, не отразилось на нашем боевом духе.
Рихтгофен с готовностью занял место в кабине триплана. Он поднял самолет в воздух и на малой высоте гнал его с максимальной скоростью как можно дольше.
Наконец полет завершился. Вскрыли обшивку крыла.
— Смотрите!
Большое количество конденсата, обнаруженное под обшивкой, практически «убивало» клеевые соединения.
— Вот и причина разрушения крыла. — Комиссия обобщила полученные данные и отправила Фоккеру требования, включавшие двенадцать пунктов: усилить узлы крепления элеронов, усилить конструкцию нервюр, покрывать внутренние поверхности крыла морским лаком...
Фоккер выполнил все требования.
— Этот самолет поднимается так быстро и сам по себе он настолько маневренный, что никто и не замечает, как медленно он летит, — заметил при этом Антон. Он до сих пор не мог добиться, чтобы ему дали более мощный двигатель. Триплан был еще медлительнее, чем «Альбатрос». Но его достоинства действительно затмевали его недостатки.
21 апреля 1918 года, Западный фронт, район деревушки Бертангу
Красный триплан снова поднялся в воздух.
Что бы ни происходило на земле, какие бы неудачи ни преследовали пехоту, — небо будет принадлежать германской авиации!
Красный Барон занимался своим любимым делом — вылавливал и уничтожал англичан.
Два самолета-разведчика, кажется, слишком увлеклись своей миссией. Ничего, Манфред фон Рихтгофен напомнит им об осторожности!.. Это будут восемнадцатая и девятнадцатая победы, одержанные им на триплане Фоккера.
Сражение проходило почти над самой английской линией обороны. С земли стреляли по знаменитому красному триплану — каждому хотелось уничтожить знаменитого аса.
На помощь разведчикам поднялась эскадрилья капитана Брауна.
Рихтгофен преследовал лейтенанта Мэя. Тот успел расстрелять все патроны и теперь жался к земле. Красный Барон прошел над самой линией окопов...
Бешеная погоня так увлекла его, что он не заметил, что в хвост ему зашел британец — капитан Артур Рой Браун.
Палили и с земли — из винтовок и пулеметов.
...И случилось то, что представлялось невероятным: объятый огнем, Dreidecker рухнул на землю...
Рихтгофен все еще сжимал штурвал. Он был мертв, его самолет разрушен. Кровь заливала живот и ноги немецкого аса.
Его враги делили славу убийцы Красного Барона: пулеметчики Иванс и Буйе претендовали на эту честь, капитан Браун также предъявлял свои права.
А Рихтгофен спал мертвым сном.
Через десять дней ему исполнилось бы двадцать шесть.
© А. Мартьянов. 16.01.2013.
Обсудить рассказ можно здесь.
