-
![LANG-CODE-KEY]()
LANG_NAME_KEY
-
Войти или создать аккаунт
9 октября 1913 года, район г.Гадяч, расположение 11 авиационного отряда Российской армии
— В будущей войне авиация непременно сыграет большую роль! — говорил штабс-капитан Петр Николаевич Нестеров среди своих товарищей — «летунов» 11 отряда. — Но сейчас нам не поступает никаких указаний по применению аэропланов на войне. Никто толком не знает, как будет применяться авиация. И никого это как будто не беспокоит.
— Известно, как, — подал голос поручик Андросов. — Как разведка.
— Этого мало! — горячо ответил Нестеров. — Ведь у противника тоже будут аэропланы. А мы вооружены только маузерами.
— Но нельзя же поставить на аэроплан пушку, — возразил Андросов. — Об этом даже думать смешно.
— Противника надо прижать к земле и заставить сесть, — предложил Нестеров.
— Попробуйте! — задорно сказал поручик Гартман.
Нестеров охотно принял вызов. Он поднял в воздух свой «Фарман-VII», Нестеров — «Ньюпор-IV». У Нестерова было преимущество в скорости, и он виртуозно пользовался этим.
Раз за разом Нестеров перерезал противнику путь, заставляя его поворачивать.
После четвертого захода Гартман погрозил ему кулаком и улетел прочь, «не выполнив задания».
— Такое возможно только среди друзей, — сказал Гартман при разборе полетов. — Вы меня не убедили. На настоящего врага ваши маневры бы не подействовали.
— Точно! — неожиданно согласился Нестеров. — Думаю, есть другой способ. Вражеский самолет вполне можно ударить сверху колесами.
— Самоубийство, — покачал головой поручик Гартман.
— А я так не думаю, — ответил Нестеров. — Здесь важны точный расчет и трезвая голова. Надо подняться выше вражеского аэроплана, а потом, пикируя, ударить колесами по концу крыла противника. Вражеский аэроплан будет сбит, а сам ты благополучно спланируешь к земле.
— Ну-ну, — промолвил Андросов, покачивая головой. — Не верится.
— Другой вариант, — продолжал Нестеров, — врезаться винтом в хвост противника и раздробить ему рули. Винт, конечно, разлетится, но все равно останется возможность спланировать к земле и спокойно сесть. Жаль, не могу этого сейчас попробовать.
7 декабря 1913 года, Парижский международный авиационный салон
Леон Моран поистине ощущал себя на седьмом небе. Когда он поделился этим с шеф-пилотом фирмы «Моран-Солнье» — Роланом Гарро — тот засмеялся:
— Ты в переносном смысле, а я — в буквальном!
Гарро демонстрировал мировому авиационному сообществу новые машины фирмы — монопланы «Моран G» — побольше, «Моран H» — с крылом меньшего размаха.
«Моран G» был двухместным. Пилот и пассажир размещались на одном сиденье, которое по форме напоминало гитару. Размах крыла у этого самолета составлял 10,2 метра.
Второй самолет, «Моран H», с крылом в 9,3 метра, был одноместным. Выглядели они очень похоже, но на глаз легко различались по «лишней» паре расчалок (по две или по три на крыло).
Фюзеляж четырехугольного сечения сходил к хвосту на острую горизонтальную грань. Деревянные рейки каркаса обшивались полотном, швы заклеивались текстильной лентой с зубчатыми краями.
Вся проводка управления была тросовая. Топливных баков предусмотрено два: непосредственно за мотором и за кабиной пилота.
Но главная прелесть самолета, быть может, заключалась в том, что он был разборным. Детали укладывались в ящик и в таком виде могли быть отправлены на поезде или автомобиле куда угодно. Затем на месте самолет собирали. Моран гордился тем, что его детище можно собрать и подготовить к полету за десять минут.
Новые аэропланы «Моран-Солнье» уже доказали свою эффективность.
Летом тринадцатого года Марсель Бриндежон де Мулине завоевал первое место в европейской гонке на «Моране H», преодолев расстояние в 4 800 километров. Это был его знаменитый перелет из Парижа в Москву.
В том же году в Великобритании английский пилот Хэмел выиграл на «Моране Н» кубок воздушного дерби. Он сумел развить скорость в 122,3 километра в час!
А 23 сентября Ролан Гарро на «Моране G» пролетел за восемь часов 740 километров из Сан-Рафаэля до Туниса, причем большая часть пути, 500 километров, пролегала над морем.
В общем, фирме было чем гордиться.
— Герр Моран? — К французу обратился господин в сером костюме. — Я представляю германскую фирму «Пфальц». Нас весьма впечатлил ваш самолет, и мы хотели бы купить лицензию на его производство.
...Пройдет совсем немного времени, и «Мораны» встретятся с «Пфальцами» — своими немецкими собратьями, — в воздухе отнюдь не в дружеских поединках...
2 февраля 1914 года, Киев
Штабс-капитан Нестеров прочитал письмо, усмехнулся и отбросил его.
Послание было из Франции. Один банкир предлагал русскому авиатору совершить по Западной Европе турне. «Демонстрация «смертных петель» в воздухе в исполнении их автора сулит огромные прибыли», — писал он.
Что ж, такого следовало ожидать. Во всем мире к авиации относятся как к забаве, к аттракциону. Авиаторы выступают с воздушными шоу, потешая публику.
Еще в прошлом году это имело определенный смысл: необходимо было продемонстрировать как можно большему количеству людей возможности, скрытые в аэропланах. Но сейчас убеждать уже некого — все убеждены...
«Я не фокусник», — написал Нестеров своему несостоявшемуся «импресарио».
У него сейчас появились совсем другие заботы.
16 мая 1914 года, Москва, завод Дукс
— Любезный вам аэроплан «Ньюпор-IV» устаревает на глазах, — услышал Нестеров в военном ведомстве, куда был вызван телеграммой. — Мы приобрели лицензию на производство более современной машины — «Моран-Солнье» тип G. Вы уполномочены наблюдать за ходом их постройки на московском заводе «Дукс». Господин Брежнев введет вас в курс дела.
«Брежнев» было фамилией владельца завода.
Нестеров закончил дела в Москве и собрался возвращаться в Киев — там у него оставалась семья, да и служебные обязанности командира авиаотряда призывали.
— Просто так мы вас не отпустим! — объявил ему Красницкий, один из энтузиастов воздухоплавательной общественности. — Вы уже имели удовольствие познакомиться с мсье Пегу, насколько мне известно? Мы организуем для него и для вас банкет в ресторане «Яр»!
Нестеров поморщился. Красницкий знал его нелюбовь к пышным мероприятиям, но у него был наказ — не принимать отрицательного ответа, — поэтому он настаивал:
— Не разочаровывайте нас, Петр Николаевич! Для вас же старались!
— Может, обойдетесь одним господином Пегу?
— Нет, нет, ваше присутствие необходимо.
Банкет был пышным, по-московски обильным — на выпивку, закуску и речи. Пегу, судя по всему, пришел в восторг от русского гостеприимства.
Под конец все участвовавшие пилоты — а их собралось немало — расписались на стене кабинета, где происходило празднество.
— Кто уже делал «мертвую петлю», господа, расписывайтесь вверх ногами! — суетился Красницкий, чувствуя значимость момента. — А кто не петлил, расписывайтесь неперевернуто. Вы, Петр Николаевич, первый.
Под подписью Нестерова появился размашистый росчерк Адольфа Пегу.
— Господа! — Владелец ресторана выглядел взволнованным. — Я непременно сохраню эту стену в неприкосновенности.
30 мая 1914 года, Москва
Штабс-капитан Нестеров снова в Москве. На заводе «Дукс» полным ходом идут работы над «Морже» — так сокращенно называли в России «Моран»-Же.
Нестеров попросил показать ему уже собранную модель. Долго осматривал новый для себя аэроплан, изучал его. Сначала рулил по земле с опущенным хвостом, делал пробежки на большей скорости с поднятым хвостом.
Самолет показал себя довольно строгим в управлении, но Нестеров не сомневался в том, что совладает с «норовистой» машиной. Если французским летунам это под силу, то и наш разберется.
Он решился поднять «Морже» в воздух. Пролетел по прямой. Машина слушалась. Несколько пробных полетов убедили Нестерова в том, что самолет ему подвластен.
Вопреки общему мнению, штабс-капитан Нестеров рисковать не любил. Признавал, что риск бывает неизбежен, но любому, самому опасному эксперименту, предшествовали долгие часы размышлений, прикидок и расчетов.
11 июля 1914 года, Москва — Петербург
Раннее утро.
Ходынский аэродром только-только просыпался. Техники осматривали аэропланы. Новенький «Морже», облетанный Нестеровым, стоял в ангаре.
— Кто дежурный? — осведомился Нестеров. — Ты, Нелидов? Заправь-ка, братец, «Морже» горючим да выведи его из ангара.
— Будет исполнено, ваше высокоблагородие! — отвечал механик Нелидов. И, помедлив, осторожно спросил: — А что, летать будете? Далёко ль?
— Не знаю, — задумчиво отвечал Нестеров, поглядывая на небо. — Может, над аэродромом пока полетаю... Может, и дальше полечу. Полный бак залей.
Нелидов отсалютовал и пошел выполнять приказ.
...Через пять с половиной часов на заводе «Дукс», где уже «потеряли» штабс-капитана и начали беспокоиться о его судьбе, прочитали телеграмму.
Господин Брежнев не знал, что и думать.
Петр Николаевич телеграфировал из Петербурга.
— Со мной все в порядке, — сообщал он. — «Морже» благополучно доставил меня до столицы. Хороший самолет, надежный и быстрый.
25 августа 1914 года, Жолкиево, Галиция
— Опять австрияк прилетал! — Генерал-майор Бонч-Бруевич, ведавший разведкой отряда, заметно сердился. — Летает тут на своем «Альбатросе» как у себя дома. И никто из нас ничего не делает.
В Жолкиевском замке, где размещался штаб армии, царило мрачное настроение. Нахальные полеты австрийца над расположением русских частей нервировали военных уже несколько дней.
— Узнали хоть, кто он такой? — спросил летчик одиннадцатого авиаотряда поручик Мрачковский.
Поручик Войткевич кивнул:
— Это барон Розенталь. Сведения пришли — определили по разрисовке аэроплана. Господа, спешу вас удивить: мы находимся в его имении. Этот замок принадлежит его семейству. Так что он действительно летает у себя дома.
— И что он здесь вынюхивает? — сердито осведомился Бонч-Бруевич. — Проверят, целы ли его серебряные ложки?
— Его необходимо сбить, — твердо произнес командир отряда штабс-капитан Нестеров. — Даю слово офицера, что больше этот соглядатай у нас не появится.
Когда офицеры вышли из помещения штаба, поручик Кованько буквально набросился на Нестерова:
— Ты что задумал, Петр Николаевич? Как ты мог давать слово?
— Что задумал, то исполню, — ответил Нестеров.
— Ты его таранить хочешь?
— Я уже говорил, что таран может быть безопасным, если сделать с умом, — ответил Нестеров. — Вот и настало время проверить мою теорию на практике.
26 августа 1914 года, Жолкиево
— Австрияк! Снова!
Нестеров вскочил с постели.
Поручик Кованько поднялся тоже.
— Летим!
— Ты, Саша, остаешься, — твердо сказал Петр Николаевич.
— Возьми хоть браунинг, — взмолился Кованько.
— Обойдусь, — ответил Нестеров.
Он поднял в воздух «Морже» — самый быстрый из имевшихся в отряде самолетов.
Тем временем «Альбатрос» не спеша сделал круг над городом, держась на высоте приблизительно в тысячу метров. Слышался беспорядочный треск винтовок, но выстрелы с земли не причиняли аэроплану ни малейшего вреда.
И вот навстречу «Альбатросу» рванулся «Моран-Солнье». Австриец уже шел на запад, набирая высоту: разведка закончена, он уже увидел все, что хотел.
Нестеров обходил город с юга и двигался наперерез противнику. «Моран» легко догонял немецкий самолет, скорость у него была выше.
И вот оба самолета уже на одной высоте.
Нестеров поднял «Моран-Солнье» выше «Альбатроса».
Пилот «Альбатроса» унтер-офицер Франц Малина спокойно вел аппарат. Что может сделать русский?
В безопасности чувствовал себя и наблюдатель лейтенант барон Розенталь. Самолет принадлежал лично ему — богатый помещик, кавалерист, он увлекся авиацией и даже держал специальный ангар в своем имении в Жолкиево.
Нестеров не колебался: зашел сзади, догнал врага и сверху ударил противника колесами.
«Моран» врезался во вражеский аэроплан. На мгновение «Морже» замер в воздухе, а потом... начал падать носом вниз.
Австриец же продолжал держаться в воздухе.
Текли мучительные мгновения.
Но вот «Альбатрос» медленно повалился на левый бок, повернулся носом вниз и сорвался в штопор.
Более тяжелый, чем «Моран», «Альбатрос» грохнулся на землю первым.
Мгновенно выехали к месту катастрофы. Нестерова нашли первым: он был мертв. Позднее под обломками «Альбатроса» обнаружили обоих австрийцев — наблюдателя и пилота.
— Зачем, зачем он это сделал? — твердил генерал-майор Бонч-Бруевич. — Правду про него говорили — отчаянная голова.
— Вовсе нет, — возразил поручик Кованько. — Петр Николаевич никогда не шел на смертельный риск, не обдумав всего заранее.
— Но он же погиб!
— Он промахнулся и не ударил по краю несущей плоскости, как собирался, — уверенно сказал Кованько. — Удар пришелся в середину «Альбатроса». Колеса попали под верхнюю плоскость, а винт и мотор ударили ее сверху. Вал, на котором держался «Гном», переломился, мотор оторвался и упал. А удар шасси оказался сравнительно слабым... Но сама идея тарана у Петра Николаевича была правильная.
— Не вздумайте мне этого доказывать! — бросил генерал-майор.
...Девятнадцатого марта 1915 года ротмистр Казаков на «Морже» повторил таран Нестерова.
Он ударил своим шасси по краю крыла вражеского самолета, и тот камнем рухнул на землю.
Казаков благополучно спланировал и приземлился в расположении русских войск. Нестеров был прав — таран возможен как крайняя мера, когда закончились боеприпасы.
К тому времени на аэропланах уже начали устанавливать пулеметы.
© А. Мартьянов. 24.03. 2013.
Обсудить новость можно здесь.
