-
![LANG-CODE-KEY]()
LANG_NAME_KEY
-
Войти или создать аккаунт
4 сентября 1939 года, к западу от Варшавы
Маленький польский истребитель атаковал, не раздумывая.
У него была выгодная позиция — со стороны солнца. «Мессершмитт» неприятеля попросту не видел, и PZL обстрелял его.
Германский истребитель ушел из-под обстрела, набрав высоту, и польский летчик увидел, как к его самолету потянулись трассы очередей.
«Мессер» поднимался с пугающей скоростью. Только столкнувшись с ним «лицом к лицу», двадцатичетырехлетний Михал Квынар ощутил поистине пугающую разницу между PZL и Bf.110.
«Der Gegner» — «противник» (Михал немного говорил и по-немецки, и по-русски) — начал снижение.
— Черт тебя побери, — проворчал Михал, — я не побегу от немца.
Он рассчитывал на маневренность своего юркого самолета. Можно ведь поднырнуть под «Gegner’а» и уйти из-под атаки.
Так он и поступил, а когда «Мессер» опять немного поднялся, польский истребитель оказался у него на хвосте и открыл огонь.
Набирая скорость с невероятной быстротой, немец легко оторвался от преследователя.
— Ну уж нет! — Теперь Михал чувствовал себя задетым.
Он был довольно опытным пилотом, учился летать с тридцать четвертого года.
PZL взмыл в облака и оттуда почти отвесно рухнул на немца. Прямо в падении он дал длинную очередь из пулемета.
Есть! Двигатель немецкого самолета задымился, и «мессер» начал снижаться. Квынар держался рядом, не отрываясь, и смотрел, как он падает. Но разница в скорости оставалась значительной, и скоро поляк потерял из виду своего противника.
...Лишь год спустя, уже в Нортхолте, у Квынара появилась возможность рассмотреть «сто десятый» вблизи и понять, почему польскому самолету удалось одержать верх над этим грозным противником.
«Мессершмитт» был великолепен по части огневой мощи, но в маневренности уступал и «Москито», и даже «Потезу-63».
Маленький PZL удачно разыграл свою единственную козырную карту…
17 сентября 1939 года, Бухарест
Один за другим садились потрепанные польские самолеты на аэродром, расположенный к северу от румынской столицы.
Капрал Квынар был мрачен. Как и большинство его товарищей, он считал атаку «Карасями» немецких танковых колонн, наступающих на Варшаву, самоубийственной глупостью.
Но что сделано, то сделано. Армия разбита, Польша потеряна, остатки польской авиации перебрались сперва на аэродром Млынов, затем, оттуда, — в Румынию.
— И что мы здесь будем делать? — осведомился, ни к кому особенно не обращаясь, Станислав Скальский. — Что-то не улыбается мне торчать в лагере для интернированных и ждать здесь немцев.
— А что ты предлагаешь? — спросил Эугениуш Горбачевский — «Дзюбек».
— У всего на свете есть цена, — загадочно ответил Скальский.
Квынар нахмурился:
— В каком смысле?
Вместо ответа Скальский вытащил из своего маленького саквояжика… великолепные сапоги для верховой езды.
— Как вы считаете, друзья, хватит этого, чтобы комендант нашей казармы для интернированных закрыл глаза кое на какие наши проделки?
20 сентября 1939 года, Бухарест
Комендант оказался человеком понятливым. Сапожки просто ослепили его — настолько, что он не заметил, как тридцать польских летчиков выбрались из казармы и отправились на автобусную станцию.
По дороге Квынар заметил стог сена:
— Братцы, мне надо отлучиться.
— Только не задерживайся.
Квынар подбежал к стогу и спрятал там разряженный револьвер: еще не хватало, чтобы в случае задержания — мало ли что случится по дороге — при нем обнаружилось оружие!
Вместе с револьвером он вытащил из кармана еще одну вещь и бережно разложил ее на ладони: это был значок польского летчика-истребителя, орел с зеленым венком в клюве.
Квынар сомкнул пальцы над эмблемой. Как бы ни был велик риск, с этим предметом он не расстанется. Подобный поступок граничит с предательством. С неуважением к погибшим товарищам.
Он решительно сунул значок обратно в карман и побежал догонять друзей.
— Боже мой, целых тридцать человек! — Польский посол в Бухаресте схватился за голову. — Хорошо, хорошо, я постараюсь что-нибудь придумать!
Польские летчики буквально осаждали его: почти все оказались так же догадливы, как Скальский, и выбрались из лагерей и казарм.
…Через день «простой слесарь» (если верить документам) Михал Квынар уже садился в поезд.
8 декабря 1939 года, Лион, база французских ВВС
Квынар вытянулся на койке, не снимая сапог, заложил руки за голову. Стыдно признаться, сейчас он тосковал по музыке.
Ян Боровский, по гражданскому образованию математик, а по военному — баллистик, уселся рядом.
Вошел Казимир Штрамко. У него был такой кислый вид, что товарищи поневоле рассмеялись.
Штрамко был признанным разносчиком дурных слухов.
Когда они ехали на поезде до Румынии, он предрекал ужасы, ожидающие изгнанников на море.
— Вот увидите, на море сейчас шторма и бури.
Греческий корабль «Патриа», битком набитый пассажирами, благополучно пересек водную стихию и причалил к берегам французской Сирии.
Штрамко был в первой партии, и когда друзья добрались до казармы, встретил их известием:
— У меня дурная новость. Нас засунули в армейские казармы, переполненные сенегальцами.
Действительно, поляков запихнули в тесное помещение, где днем и ночью галдели сенегальцы. Их белоснежные зубы зловеще сверкали на черных лицах.
К счастью, и это испытание скоро закончилось, и новый корабль — на сей раз французский — отвез польских изгнанников в Марсель.
Казимир сообщил:
— Новости так себе: будем летать на «Моран-Солнье-406».
— Вот и хорошо, — отозвался Боровский. — Скорей бы уж в бой!
Штрамко скорчил гримасу:
— Пока вы тут ничего не делали, я раздобыл несомненное девяностопроцентное доказательство Святого Духа.
С этим он извлек из-под куртки здоровенную бутыль чистого спирта.
18 февраля 1940 года, Тулуза — Ле Люк
Тридцать шесть польских летчиков поездом отправились в Тулузу.
Им предстояло перегнать на базу в Ле Люк новые истребители — «Девуатин-520».
Квынар влюбился в этот самолет мгновенно.
Просто перегонять его из Тулузы в Ле Люк — уже было наслаждением.
— Мишель, едешь на обед? — окликнул Квынара командир звена, резервист по имени Пьер.
Аэродром размещался в пяти километрах от города, и на обед летчики ездили на грузовом автомобиле.
Квынар оторвался от «Девуатина», истратил некоторое время на умывание, затем забрался в машину.
Лучший ресторан города был переоборудован под столовую для летчиков. Метрдотель уже суетился, распределяя блюда.
Офицеры, унтер-офицеры, простые летчики и представители высшего командования — все были равны за накрахмаленной скатертью.
Обеды длились до двух часов. «Девяностопроцентное доказательство Святого Духа» здесь было не в чести — подавали настоящие французские вина.
Пьер предпочитал беседы на тему рыбалки. Он оказался страстным рыболовом.
Напрасно Квынар пытался — пока вино еще не было выпито — повернуть разговор к более важной, с его точки зрения, теме:
— Послушайте, Пьер, кто-то должен быть готов к немедленному вылету в случае чрезвычайной ситуации. Кто-то должен быть готов любой момент защитить наш аэродром и ближайшую к нему военно-морскую базу — Тулон.
— Мон дьё, Мишель, о чем вы тут толкуете? — Пьер махнул рукой. — Какой смысл оставлять целую эскадрилью дежурить на аэродроме и лишать ее обеда? Один польский прапорщик, кажется, сейчас патрулирует на «Девуатине» недалеко от Тулона…
— По-вашему, этого достаточно? — Михал был рассержен. — Вы не забыли, что вокруг нашего аэродрома разбросано сейчас более семидесяти самолетов? И эти машины в случае немецкой атаки останутся совершенно беззащитными.
— Ca va! — сказал Пьер, пожимая плечами.
С другого конца стола донесся крик:
— За Республику!
Все похватались за бокалы…
И в этот самый момент донесся звук, который невозможно было перепутать ни с чем: звук самолетных моторов.
Летчики выбежали в сад, разбитый перед рестораном.
В небе шли итальянские самолеты — C.R.42. Их было не менее двенадцать. Они шли обстреливать самолеты, стоящие на земле!
— Где грузовик? — крикнул Пьер.
— Бесполезно, — тихо сказал Квынар. — Мы просто не успеем.
Он думал о новых «Девуатинах» и с ужасом представлял себе — какой ущерб могут нанести этим прекрасным самолетам «Фиаты».
Кусок в горло не лез.
Явился водитель и сообщил, что грузовик готов везти всех желающих на аэродром.
«Желающие» стремглав бросились к автомобилю.
— …Знаете, друзья, нам просто повезло, что это были итальянцы на своих устаревших бипланах, — высказался Боровский, когда летчики наконец оказались на аэродроме.
«Фиаты» не нанесли серьезного ущерба самолетам — пострадало только несколько «Моранов-Солнье».
10 апреля 1940 года, Ле Люк
— Эй, Михал! — Голос Яна Боровского звучал весело. — Не скучаешь без музыки?
— Мне хватает музыки двигателя, — ответил Квынар. — Еще бы к этому прибавилась музыка пулемета!.. Но французы, видать, предпочитают ловить рыбу и потом готовить ее под белым соусом.
Вместо ответа Ян помахал над головой гитарой.
Квынар подскочил:
— Где вы ее раздобыли?
— Скинулись и купили… Держи!
Польские летчики выведали, что Квынар занимается музыкой почти столько же времени, сколько и летает: в летном училище он познакомился с цыганом, которого звали Ян Мусял. Ясё был невероятно красив, высок ростом — и играл на гитаре как бог.
Точнее — как их общий с Квынаром кумир — Джанго Рейнхардт.
Война развела друзей только в Румынии… А гитара Квынара сгинула еще в Польше.
И вот теперь товарищи преподнесли ему такой поразительный подарок! Михал едва не расплакался.
В комнату заглянул Казимир Штрамко и хмуро поведал:
— Кстати, завтра мы отправляемся в Перпиньян, а оттуда — в Алжир. Не слыхали?
Михал задумался. Раньше ему не составляло труда собраться в путь: встал да завел двигатель. Теперь у него появилось сокровище, о котором следовало позаботиться.
Михал отправился к своему «Девуатину».
Позади кресла пилота имелось место, куда обычно ставят дополнительные топливные баки.
Михал снял боковую панель, привязал туда гитару и только-только собрался вернуть панель обратно, как заметил командира звена — Пьера.
Пьер очень серьезно наблюдал за поляком, посасывая трубочку.
Михал встретился с ним глазами и с невинной улыбкой осведомился:
— Ca va?
Не проронив ни слова, Пьер удалился — и скоро вернулся с длинным свертком в руках.
— Что это?
— Удочка!
— Господь с вами, Пьер, неужто вы собираетесь ловить рыбу в Алжире?
Пьер хлопнул рукой по фюзеляжу «Девуатина», сипло затянулся трубкой и ушел. Михал плюнул и пристроил удочку Пьера рядом со своей гитарой.
11 апреля 1940 года, Перпиньян
«Девуатины» сели на невероятно грязном аэродроме недалеко от границы с Испанией.
Здесь скопилось множество самолетов: «Блоки», «Потезы», «Девуатины»…
«Как взлетать по такой грязи — непонятно, — сердито думал Квынар, досадуя на то, что красавец «Девуатин» испачкает брюхо. — Колеса будут застревать, определенно».
Прибыли заправщики. Летчиков собрали в большом ангаре.
Командир эскадрильи давал указания на французском. Предстоял большой перелет через море.
Неожиданно он обратился к Квынару:
— Так, Михал, а вам особое задание: вам поручено снять запасные топливные баки со всех тридцати шести самолетов — ну, с тех, что за протектированной спинкой, — и заполнить их топливом для завтрашнего перелета. Остальные — прошу на обед. В Перпиньяне неплохие бистро, рекомендую.
Михал остался наедине с тридцатью шестью самолетами. Интересно, почему выбор командира пал на него? Не из-за истории ли с летающей гитарой? Как бы там ни было, а мое сокровище со мной, подумал он и ласково прикоснулся ладонью к фюзеляжу.
12 апреля 1940 года, Перпиньян
— Господа, прошу к карте. Мы должны изучить наш маршрут до Алжира.
Карта в эскадрилье имелась только одна. Она случайно оказалась среди личных вещей одного из летчиков — бывшего гражданского пилота французской авиакомпанией, которая обслуживала пассажиров, летавших из Марселя в Алжир и обратно.
Спустя час «Девуатины» начали взлетать.
Пьер — командир звена — застрял в грязи, как и предвидел Михал. Самое неприятное было то, что самолет Пьера блокировал «Девуатин» Квынара.
Пьер дергал рычаг, но самолет отказывался подчиняться.
Между тем эскадрилья уже поднялась в воздух.
Квынар сердито ждал. Наконец Пьеру удалось оторваться от земли. Вслед за ним взлетел и Квынар.
Они полетели вдоль испанского побережья, где их встретил залп испанской артиллерии.
«Девуатины» повернули на юг.
Два самолета летели самостоятельно.
Михал слушал, как мурлычет двигатель «Испано-Сюиза», и думал о том, что это его последний рейс на «Девуатине».
До чего же удобная, до чего же прекрасная это машина! Просторная кабина. Самолет отлично слушается, прекрасно вооружен: двадцатимиллиметровая пушка, стреляющая через пропеллер, четыре пулемета…
И все-таки она слабовата против немецких истребителей и штурмовиков, особенно — современных, модернизированных.
— Если бы только ты был со мной в тридцать девятом, под Варшавой! — с горечью обратился Михал к своему «Девуатину».
В ясном небе бежали пухлые кучевые облака. Через полтора часа впереди показалась темная полоска земли — Африка!
Пьер как командир звена занял положение перед самолетом «ведомого» — на самом деле все это время он следовал за Квынаром.
На алжирском аэродроме теснились самолеты — их здесь было не меньше, чем в воздухе.
— Никогда такого не видел! — сказал Квынар. — Лишь бы ни с кем не столкнуться…
Вечером Пьер подошел к нему попрощаться:
— Для меня война закончилась. Возвращаюсь к своей рыбалке.
Квынар пожал ему руку:
— Зря, выходит, вашу удочку я с собой тащил. Ну, желаю, чтобы рыба в Гаронне не кончалась!
24 июня 1940 года, Алжир
Франция капитулировала.
— Теперь куда? — спросил Квынар.
Ян Боровский ответил:
— Думаю, в Касабланку, а оттуда — на Гибралтар. Это путь Свободной Франции — и нам туда же. Наше место — там, где сражаются с нацизмом.
© А. Мартьянов. 22.10. 2013.
Обсудить рассказ можно здесь.
